Причины такого положения известны: это и ошибочная стратегия "первого удара" и войны "малой кровью и на чужих территориях", и безответственность конкретных людей, отвечавших за состояние Военно-воздушных сил накануне войны. Взять ту же историю с генералом Рычаговым, бросившим в лицо Сталину: "Аварийность есть и будет большая, потому что Вы заставляете нас летать на "гробах"!
При всем моем уважении к Герою Советского Союза, храброму летчику Павлу Рычагову, сбившему в небе Испании шесть вражеских самолетов, такого же уважения начальник Главного управления ВВС РККА генерал-лейтенант Павел Васильевич Рычагов, на мой взгляд, не заслуживает. Вместо того, чтобы досконально разобраться в ситуации и понять основную причину высокой аварийности в летных частях, ежедневно терявших в среднем по 2-3 самолета в мирное время, вместо того, чтобы предложить конкретные меры по улучшению подготовки пилотов, Рычагов же поступает как избалованный мальчишка, переведя разговор на плохое качество советских самолетов, да еще и сделал это самым, что ни наесть хамским образом.
А ведь Рычагов не на чаепитие к Сталину был приглашен, а на совместное совещание Политбюро, Совнаркома и Наркомата обороны, созванное как раз для рассмотрения причин высокой аварийности в авиации. Самолеты были плохими? Да, качество двигателей и заводской сборки советских машин значительно уступало германским. Ну так доложи об этом руководству страны, аргументируй свое мнение цифрами и фактами - и отвечать за высокую аварийность пришлось бы тогда наркому авиационной промышленности товарищу Шахурину Алексею Ивановичу. Он и ответил за свои промахи в работе: в 1946 году был снят с должности и отдан под суд за "выпуск нестандартной, недоброкачественной и некомплектной продукции".
Но самолеты не падали на землю из-за отказов двигателей, у них не отваливались крылья, не рвались рулевые тяги, не разрушался фюзеляж. Нет, подавляющее большинство машин разбивалось при посадке из-за неопытности пилотов, не успевавших вовремя сбросить скорость.
Рычагова расстреляли вместе с супругой - тоже летчицей - майором Марией Нестеренко. И в этом тоже проявилась наша исконно русская особенность радикального решения важных проблем: мой меч - твоя голова с плеч или, как говорят до сих пор следователи: нет человека - нет и проблемы.
Ну чем скажите смерть этих несчастных - а Рычагов, по моему убеждению, был несчастным человеком, которого случай вознес на неподобающе высокую на тот момент для него высоту - помогла в бою сержанту Стрельникову ?
Его "ишачок" немцы сбили в первый день войны, когда он в составе своей эскадрильи штурмовал немецкую колонну. Четыре пулемета вражеского "мессера" изрешетили самолет Стрельникова на бреющем полете. Чудом пули миновали самого Степана, сумевшего совершить жесткую посадку, в результате чего он сильно ушиб ногу. А потом был плен, из которого летчик бежал, как только окрепла нога. Сначала бежал, а потом шел по лесу, шел пока мог. На него, уже почти мертвого от усталости и голода, натолкнулись партизанские разведчики.
Узнав, что от него требуется, Стрельников обрадовался, но предупредил меня честно: выпуск в его летном училище был ускоренным - десятимесячным, по программе, которую сами летчики в шутку называли "Взлет - посадка". Всего он налетал 10 часов и все на "У-2" и "И-16". Других самолетов, тем более немецких, пилотировать ему не приходилось. Но это не смущало сержанта.
- Вы мне только в кабину попасть пособите, а там я разберусь! - уверенно говорил он. Велев сержанту быть готовым и держать язык за зубами, я подумал, что для успеха нашей затеи должно случиться чудо.
Дни тянулись мучительно долго, потому что командование отряда наотрез отказалось поручать мне боевые задания. Нас с лейтенантом и летчиком прикрепили к партизанской кухне, где командовала пожилая, но очень энергичная повариха - Антонина Спиридоновна или как ее называли бойцы, "тетя Тоня". Особенно уважительно она относилась к "особисту", не понимая почему командир держит такого человека на заготовке дров, растопке печи и прочих не соответствующих его положению делах. В качестве компенсации морального ущерба лейтенант всегда получал лишнюю ложку подливы к каше или карамельки к чаю.