По правде говоря, к пищеблоку были прикреплены только мы со Стрельниковым, а лейтенант, как офицер, был освобожден от мытья котлов и таскания воды из ручья. Но из чувства солидарности Сухолист не оставил нас в трудную минуту, честно разделяя с нами все "кухонные" обязанности. Партизаны лишь посмеивались, глядя на наши "трудовые подвиги", а мы были рады оказаться хоть чем-то полезными отряду, чтобы не быть среди бойцов бездельниками.
Питание наше было не богатым, но сытным: постный борщ, приправленный зеленью, каша или картошка с тушенкой. Хлеб был свой, его пек дед Кузьма - бывший колхозный счетовод Кузьма Ильич Сапрун. В отряде он являлся кем-то вроде начпрода, но сам себя упрямо именовал по дореволюционному - "каптенармусом". В Первую мировую или как говорил он германскую войну, Сапрун воевал на Юго-Западном фронте и участвовал в знаменитом "брусиловском прорыве" 1916 года. По вечерам, после ужина, он усаживался у костра и брал в руки старую гармошку-"четырехрядку" и затягивал свою любимую песню:
"Брала русская бригада галицийские поля
И достались мне в награду два железных костыля".
Гармошка была старинная, на ее кожухе рядом с названием - "Резуха" и именем мастера - "В.А. Калядный" красовалась дата изготовления инструмента: 1891 год. На этой гармошке играл еще отец Кузьмы Ильича, ну а сам он владел своим инструментом виртуозно, хотя музыкальной грамоты не знал. Репертуар Сапруна был разнообразен: от старинных русских, белорусских и украинских народных песен до современных ему танго и фокстротов. Особенно мне нравилось в его исполнении танго "Брызги шампанского". На мой вопрос как он осилил столь сложную музыку, дед Кузьма лишь довольно улыбался в ответ.
Подружился я и с другими партизанами: пулеметчиком Волощуком, трепетно лелеявшим свой "дягтярь" и даже говорившим о нем, словно о живом существе; братьями Курневичами - бывшими колхозными кузнецами, которые могли шутки ради согнуть и разогнуть руками подкову; фельдшером Анюткой - молодой разбитной девахой, за которой трогательно ухаживал ее односельчанин Тимоха Остапчук - бывший колхозный ездовой, а теперь отважный партизанский разведчик. Запомнился мне и сержант Соболевский - красивый молодой парень, бывший командир саперного отделения, а ныне командир отрядных подрывников. Это стараниями его и его друзей был пущен под откос немецкий состав с военной техникой, что стало одной из первых подобных диверсий в республике.
Знакомясь с этими людьми я не мог избавиться от некой неловкости, возникающей от осознания того, что разговариваю с давно ушедшими из этой жизни людьми. Но я тут же одергивал себя мыслью: а ты-то, кто есть сам? Бывший капитан Воропаев навсегда исчез в своем мире и по пальцам одной руки можно пересчитать тех, кто его вспоминает добрым словом. С другой стороны, общаться с людьми из прошлого было намного легче, чем со многими моими современниками. Они были простыми и понятными и не было в них той напыщенности или хамства, что зачастую присутствует в нашей современной жизни. На первый взгляд наших предков можно было назвать наивными и лишь присмотревшись к ним поближе, я понял, что за этой кажущейся наивностью стоит вековая мудрость народная мудрость, учившая людей блюсти честь смолоду.
При этом они были живыми людьми, могущими порой повздорить, ругнуться крепким словом, влюбиться как Тимофей Остапчук и дарить своей Анютке букет лесного вербейника или дубравной ветреницы.
Дисциплина в отряде была строгой. бойцы ходили чистыми, одежду стирали, сами мылись в бане, под которую приспособили старую палатку, соорудив что-то вроде летнего душа. Правда воду приходилось нагревать на костре, но за все время моего пребывания у "Мстителей" я не слышал о педикулезе. Фельдшер Анюта регулярно устраивала бойцам медосмотр и раздетые до пояса мы послушно ожидали своей очереди у землянки, гордо называемой "санчасть". Лекарств было мало, лишь то немногое, что оказалось в деревенском ФАПе, крайне не хватало бинтов. К счастью раненных пока было мало, лишь двое бойцов подучили легкие ранения во время столкновения с "полицаями". Они везли оккупантам продовольствие, но после короткого боя две телеги, доверху забитые мешками с продуктами, пополнили запасы отряда. Не видел я у партизан и пьянства, хотя спирт в санчасти был, но использовался только для медицинских целей. Причем этот "сухой закон" был непреложной нормой не только для рядовых партизан, но и для командиров.