Глава 4. Прадед.
Помянем их минутой тишины,-
Солдат, не возвратившихся с войны.
(Борис Скрипников)
Прадеда я, конечно, не помнил. Он погиб задолго до моего рождения. По крайней мере, так мне рассказывала бабушка, ибо прабабушку я также в живых не застал. С ее слов я знал, что осенью 1941 года прабабушка получила официальное извещение от командования Н-ской стрелковой дивизии. В нем говорилось о том, что красноармеец Воропаев Николай Федотович пропал без вести в боях под Вязьмой 5-го октября 1941 года. В те времена формулировка "пропал без вести" звучала как-то двусмысленно, если не сказать подозрительно. Помимо этого, семье пропавшего без вести не полагалась пенсия за потерю кормильца. В детстве, наслушавшись рассказов о том, как прабабушка надрывалась в колхозе, чтобы прокормить четырех своих детей, я не понимал, почему Советское государство - такое доброе и справедливое - не платило ей эту наверняка не слишком высокую пенсию.
Уже после начала горбачевской "перестройки", я прочел в каком-то журнале статью о трагическом начале войны. Больше всего тогда меня поразила цифра - два с половиной миллиона человек - именно столько наших солдат пропало без вести в том страшном 1941 году. А ведь был еще трагический 1942-ой год, с потерей Крыма и катастрофой под Харьковом. А теперь представьте, что советское правительство выплатило бы пенсии женам всех этих пропавших? И сделало бы это в тот самый момент, когда наша страна голодала и мерзла, отдавая последнее, чтобы остановить врага на Дону и Волге, у стен Москвы и Ленинграда? Если отбросить привычную трескотню наших "дерьмократов" о несравненной ценности каждой человеческой жизни, которую в действительности они и в грош не ставят, то в сухом остатке у нас будет жестокая, но верная пословица: "Лес рубят - щепки летят". Такими вот "щепками" в чудовищном костре войны оказались и судьбы моих предков.
О прадеде в нашей семье больше ничего не слыхали и поэтому считали его погибшим. А к двадцатилетию победы прабабушку пригласили в областной военкомат и торжественно вручили медаль "За отвагу", которой незадолго до своего исчезновения был награжден ее муж - красноармеец Воропаев Н.Ф. - сапер, в одиночку снявший тридцать фашистских мин, чем, как было сказано в приказе о награждении, "обеспечил успешное наступление своего полка". Таким вот героем был мой прадед.
Именно, что был. А теперь, как оказалось, он жив и находится от меня совсем неподалеку.
Когда я пришел в себя от нахлынувших воспоминаний, Академик участливо заметил:
«Прошу прощения, Николай Иванович, я должен был подготовить Вас к такому известию. Впрочем, Вы отнюдь не кисейная барышня, так что ... встречайте своего прадеда».
С этими словами он кивнул Доку, который немедленно поднялся и вышел из кабинета. Спустя минуту он опять появился на пороге, пропуская вперед моложавого крепко сложенного мужчину лет сорока. Он, пожалуй, выглядел ненамного старше меня, только голова его была совсем седой. Я сразу же узнал прадеда: на единственной фотографии, сохранившейся в нашей семье, он выглядел абсолютно таким же - высоколобым с прямым носом и небольшими усиками над верхней губой. Лишь волосы у прадеда на фотографии были темными и кудрявыми, а сейчас белыми как снег. Академик поднялся из-за стола и подошел к вошедшему:
«Полагаю, Николай Федотович, что представлять вас друг другу не требуется. Так что, давайте сразу перейдем к делу».
Прадед кивнул и подойдя вплотную, молча и крепко обнял меня.
Глава 5. Дело.
«В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве. Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе, и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы».
(Из радиообращения В.Молотова от 22 июня 1941 года)
«Дело в том, Николай Иванович», - обратился ко мне Академик, вновь усаживаясь за свой массивный стол, «что ваш прадед прибыл к нам из 1941-го года. И прибыл он за помощью. Это сегодня мы знаем, что война окончилась в мае 45-го нашей полной победой. А тогда, в 41-ом, многим казалось, что исход войны может оказаться совсем иным. Наш институт, в котором Вы сейчас находитесь, был основан незадолго до войны на основе разработок Николая Александровича Козырева - был такой советский физик и астроном. Созданная им особая система зеркал с алюминиевым покрытием, позволяла отражать и фокусировать "потоки времени" и давала возможность человеку перемещаться во временном пространстве или как мы, ученые, его называем, континууме. В качестве испытателей использовались специально отобранные военнослужащие. В их числе оказался и Ваш прадед».
Академик помолчал, будто собираясь с мыслями, но спустя минуту продолжил:
«Проект "Пулково" - такое название получила первая модель советской машины времени, поскольку сам Козырев одно время работал на Пулковской обсерватории, курировался лично народным комиссаром внутренних дел Лаврентием Павловичем Берией. В 1936-ом Козырева арестовали по ложному доносу. Время тогда было суровое, надвигалась война и власть старалась как можно скорей уничтожить "пятую колонну", готовившуюся ударить нам в спину. Этим обстоятельством пользовались настоящие "враги народа", которые клеветали на честных советских людей, обвиняя их во "вредительстве".
Я кивнул, поскольку немало читал и слышал о репрессиях, прокатившихся по стране после убийства в 1934-ом году Кирова. На память пришел виденный в одной телепередаче карикатурный плакат "Ежовые рукавицы", изображающий "железного" наркома внутренних дел Николая Ивановича Ежова, сжимающего огромной лапищей в колючей перчатке черную змею, ухитрившуюся изогнуть свой хвост свастикой. Да, немало кровушки пролилось в тех колючих рукавицах.
Наверное эта мысль отразилась у меня на лице, потому что Академик грустно улыбнулся и сказал:
- Я тогда был еще совсем мальчишкой, но хорошо помню слова моего отца - старого инженера, учившегося еще при царе: "Такие как этот карлик - Ежов был крошечного росточка - для нашей страны во сто крат опаснее, чем Колчак, Деникин и Врангель вместе взятые!" Видимо воспоминания об отце нелегко дались директору "Куба", потому что он внезапно изменил тему и предложил совсем другим, нарочито веселым тоном: «А что, Николай Иванович, не попить ли нам чайку? Я признаться с утра еще не завтракал».