Едим чинно, за длинным деревянным столом умещается весь взвод. Первым приступает к трапезе помкомвзвода Ищенко – рослый крепкий мужик лет тридцати пяти. Несмотря на то, что Ищенко практически является моим ровесником, выглядит он значительно старше. Это и не удивительно, поскольку он призван из запаса и до мобилизации трудился кузнецом на родной Полтавщине. Его пудовые кулачища начисто отбивают у нарушителей дисциплины охоту вступать с помкомвзвода в любые пререкания.
Дисциплина здесь вообще крепкая, по крайней мере значительно крепче, чем в современной мне армии. «Дедовства», с его издевательствами над молодыми солдатами, нет и в помине, поскольку в каждом подразделении служат люди разных возрастов: как призванные еще до начала войны безусые парни, так и мобилизованные со всех концов страны взрослые мужики. Многих мобилизовали еще до войны, для прохождения летних военных сборов, которые ранним утром 22 июня нежданно-нагадано превратились в Великую Отечественную войну.
И еще одно интересное наблюдение, которое я сделал для себя, попав в прошлое: матерятся здесь редко, в основном «старички». Да и те как-то беззлобно, словно мимоходом, шутя. Молодежь себе такого баловства не позволяет, опасаясь нареканий старших. Однажды боец из моего отделения – восемнадцатилетний горьковчанин Мамаев, занозив за обедом руку о шершавую столешницу, тихо, сквозь зубы ругнулся, за что немедленно получил по лбу оловянной ложкой от сидевшего рядом «старичка»: «Молод ты ишо маманьку поминать!»
Командиры, офицерами их стали называть всего год назад, поэтому название это пока еще не укоренилось в красноармейской массе, всегда опрятны и подтянуты. Мата и прочей грубости в общении с бойцами от них я не слышал. При этом, требуют они по полной программе и в первую голову от сержантов: начиная с помкомвзвода и до отделенных. Ну а те, в свою очередь, не дают спуску рядовым бойцам. Не подшил свежий воротничок, не начистил ботинки, не подшил пуговицу на гимнастерке – и сутки общения со шваброй тебе обеспечены.
В остальном служба как служба: те же наряды, караулы, патрулирование улиц, уборка расположения и прилегающей территории. Одним словом, ничего для меня нового.
Значительная часть личного состава нашей дивизии направлена на фронт, который проходит теперь совсем недалеко от столицы. Часто до нас доносятся глухие звуки артиллерийской канонады, похожие на далекие раскаты грома.
В библиотеке я пропадаю полдня: с 14.00 и до 19, тоже 00. Первая половина дня отведена под учебные занятия, от которых не отлынивает никто. Строевая, огневая, тактическая подготовки перемежаются с политбеседами, на которых можно украдкой вздремнуть, если конечно занять уютное местечко за спинами товарищей. Политзанятия у нас проводит политрук роты Каминский – молодой розовощекий еврей, чем-то напоминающий мне одного из современных мне политиков. Он очень хочет выглядеть солидно, поэтому старается говорить басом, но постоянно срывается на фальцет, как говорят бойцы, «дает петуха». Впрочем, рассказывает он интересно, парень видно начитанный, поэтому каждую тему занятий он обильно снабжает бесчисленным количеством исторических фактов о победе русского народа над иноземными захватчиками. Тут и Козьма Минин с князем Пожарским, и фельдмаршал Кутузов, лихо бивший французов, и мужественный Багратион, который хоть и был князем и потомком грузинских царей, но погиб героической смертью за Родину на Бородинском поле. Особо политрук подчеркивает факт участия в наполеоновской армии пруссаков и прочих германцев – мол бивали мы их прежде, побьем и сейчас.
По воскресеньям в клубе нам крутят кино: старые, для меня конечно, довоенные фильмы – «Волга-Волга», «Подкидыш», «Путевка в жизнь», «Александр Невский». Во время просмотра нового фильма «Свинарка и пастух» - его закончили снимать уже после 22 июня – я чуть было не выдал себя, начав пересказывать соседям по ряду финал картины. И тут же нарвался на недоуменное: «А ты откуда знаешь?» Пришлось соврать, что читал о новой ленте в какой-то газете. Хорошо еще, что на нас зашикали сидевшие спереди и сзади, поэтому от дальнейших расспросов мне удалось тогда благополучно отвертеться.
Не могу не вспомнить еще один любопытный момент, который как мне кажется, характеризует тогдашних красноармейцев – случаи с самовольными отлучками или «самоволками». Даже в мирное время такой проступок наказывается порой достаточно жестко. Что же говорить о военном времени, когда самовольное оставление расположения части называлось дезертирством, подлежало рассмотрению военным трибуналом и грозило виновному расстрелом, ибо штрафных рот тогда еще не существовало.