Пока смаковали рубиновый ароматный напиток Иванов рассказал историю о том, как старший из братьев Шустовых – Николай - еще в 1900 году тайно послал образцы своей продукции на выставку в Париж. Авторитетное жюри присудило этому напитку гран-при и даже разрешили печатать на этикетках бутылок слово «коньяк», на что прежде имели право исключительно французские виноделы.
«Между прочим,» - Иван Иванович сделал очередной глоток и от удовольствия закрыл глаза. «Именно после этой истории этого Николая Шустова стали величать «королем коньяка». Я тоже глотнул раритетный напиток и спросил: «А что стало с Шустовыми после революции? Расстреляли?» Иванова мой вопрос поставил в недоумение: «Зачем стрелять? Что они белогвардейцы какие?! Нормальные себе купчины, хваткие. Старший Шустов умер еще в 16-ом. Два его сына – тоже, но уже после революции. А вот оставшиеся двое трудятся честно. Один в Центросоюзе, другой в Наркомпроде. Тот, что по линии Наркомата продовольствия – Сергей Николаевич, даже книгу написал – «Виноградные вина, коньяки, водки, минеральные воды». Поделился опытом с Советской властью, так сказать, ничего не утаил».
«Все это интересно» - думал я, допивая ароматный коньяк, «но почему Иванов не говорит о главном? Ведь не просто так он приехал ко мне именно сегодня». Словно прочтя мои мысли, порученец Берии одним глотком опустошил свой стакан и отложил его в сторону. «Вижу, вижу, что Вам не терпится поговорить о деле. Что ж, извольте. Только давайте по порядку. Сделает так: я расскажу все с самого начала, а Вы меня поправите, если что-то в этом рассказе покажется Вам неправильным». Но поправлять Иванова мне не пришлось. Неторопливо и обстоятельно Иван Иванович рассказал мне то, о чем я и догадываться не мог.
Вкратце история получилась такая. Опыты по изучению времени в СССР велись еще с двадцатых годов. Изначально их взяло под свое крыло ОГПУ, в котором даже существовало особое управление для исследования подобного рода проблем. Возглавлял его человек весьма известный – бывший левый эсер и организатор покушения на немецкого посла Мирбаха в 1918 году Яков Блюмкин. Тот самый, что показан в старом советском фильме «Ленин в Октябре», рассказывающем о подавлении мятежа левых эсеров. Кстати, этот самый Янкель Гершевич Блюмкин носил псевдонимы «Исаев», «Макс», «Владимиров» и вероятно послужил писателю Юлиану Семеновичу Ляндресу, более известному советским читателям как Юлиан Семенов, прототипом для создания образа молодого советского разведчика Владимирова-Исаева, будущего Макса фон Штирлица из «17 мгновений весны». Но это, к слову, а тогда история Блюмкина показалась мне просто сюжетом для увлекательного романа.
Как ни странно, но Якова Блюмкина большевики не расстреляли, хотя его теракт вызвал немецкое наступление на Петроград. Кайзеровские войска тогда чуть было не взяли «колыбель революции» и не вытряхнули оттуда Ильича с сотоварищами. Блюмкина спас всесильный в то время наркомвоенмор Лев Давидович Троцкий, назначивший экс-террориста начальником своей личной охраны. А после окончания гражданской войны, Блюмкин как ни в чем ни бывало вернулся на работу в ВЧК.
В 1920-ом году его все же судили, но особым – межпартийным – судом. Председательствовал там известный революционер-«народоволец» Аполлон Карелин. Помимо революции Карелин, во время пребывания во французской эмиграции, увлекся мистикой и даже стал масоном. В 1914 г. он попытался даже учредить в России масонскую ложу «Новые тамплиеры». Но неудачно – на Руси-матушке и своих авантюристов в те годы хватало с лихвою. Не знаю уж чем очаровал Карелина Яков Блюмкин, но суд так и не вынес ему никакого приговора.