– Иваныч, ты, что ли? – наконец определился Миленький.
– Узнал, бич! – рассмеялся Маховиков. – Отпирай, говорю, я гостя из столицы к тебе привел!
Лязгнула щеколда, дверь со скрипом открылась, и из полумрака фургона появился Миленький.
Если бы и существовали на свете лешие, или домовые, или еще какая-нибудь хтоническая нечисть, то выглядели бы они точно так, как выглядел этот низкорослый тощий человечек. Грязный, неопределенного цвета свитер крупной вязки с высоким воротом, штаны в заплатах, туфли, обмотанные столярным скотчем, – таков был его гардероб. Вместо стрижки нечесаные грязные патлы с колтунами, под густыми бровями мутные глазки непонятного цвета, клочковатая борода с остатками каши и хлеба, узкий нос, беззубый улыбающийся рот. Определенно, на диссидента этот субъект никак не походил.
Спиридонов сморщился. Он ожидал совсем другого, и, если начистоту, Степан Борисович очень волновался перед этой встречей. Он ожидал увидеть человека, а увидел лишь пародию на него.
Как ни странно, Миленькому незваный гость тоже не понравился. Он тут же повернулся к председателю и с истерикой, характерной для мелких уголовников, заверещал:
– Ты кого сюда привел?
Председатель невозмутимо выдержал психическую атаку и спросил:
– А что не так?
Миленький бесцеремонно ткнул пальцем с длинным грязным ногтем в грудь Спиридонова:
– Это же особист!
Председатель продолжал играть в несознанку:
– Да с чего ты взял?
– Да у него на фотокарточке нарисовано – лейтенант госбезопасности! – кипятился Миленький. – Я ихнего брата насмотрелся, по запаху в темноте отличу! Гони его отсюда сейчас же!
Председатель посмотрел на Спиридонова и вздохнул, будто ему было неловко за поведение хозяина. На самом же деле Маховиков напоминал сейчас счастливого заводчика, демонстрирующего всему свету жеребца ахалтекинской породы или только что выведенную породу морозоустойчивых попугаев.
– Вы уж извините, товарищ лейтенант, а прав он, – сказал Иван Иванович. – Семи пядей во лбу быть не надо, чтобы вас узнать. А уж Миленький вообще проницательный засранец!
Потом обернулся к Миленькому и дал ему леща:
– Чего ты позоришься, а? Перед кем ты диссидента-нелегала изображаешь? Будто не знает никто, откуда ты такой вывалился. Прояви уважение, приглашай в гости. Да не прячь ты свой аппарат, за километр сивухой тащит! Лейтенант, а ты чего стоишь? Заходи уже!
Спиридонов вошел. Его крайне занимал председатель. Тип непростой, что у него на уме – пойди разбери. Эк он легко на ты перешел. В принципе, имеет право – Спиридонов ему в сыновья годится, но вот так, в течение одной минуты… Интересный персонаж.
В тесном фургоне центральное место занимала буржуйка с самогонным аппаратом на ней.
В топке гудело пламя. Кроме сивухи, здесь пахло мочой, грибами, плесенью, какой-то химией, дровами и баней. Едва глаза со света привыкли к полумраку, лейтенант огляделся.
Интерьер фургона не отличался каким-то особенным утонченным вкусом. Обычный бомжатник с кучами тряпья по углам. Класс мебели представляли два комода с оторванными ручками, тумбочка рядом с буржуйкой, развалившееся кресло да лежанка, заваленная шубами, шапками и валенками.
Впрочем, какое-то художественное оформление у этой халупы имелось. Стены были завешаны черно-белыми фотографиями женщин – голых, полуодетых и даже одетых, но принявших двусмысленную позу. Фотографии были плохого качества – с зернью, не в фокусе, сделанные в странных ракурсах, зато в любовно оформленных паспарту – с тиснением, с аппликацией и коллажами.
Тут же на гвоздике висел странный агрегат. Спиридонов сделал шаг, чтобы как следует разглядеть снимки и чудо техники, но на него прикрикнул Миленький:
– Эй, пархатик, руки в гору! Не трогай!
Председатель укоризненно посмотрел на Спиридонова и покачал головой – мол, куда ты лезешь? Однако вслух выступил на стороне лейтенанта:
– Миленький, ты бы полегче с гостем-то. Как-никак, человек при исполнении.
Миленький же продолжал лезть в бутылку:
– Да мне пофиг, при исполнении он или не при исполнении. Я этих краснопузых еще с того времени, как меня из комсомола поперли, ненавижу. Всю жизнь мне испоганили.
– Чем это я вашу жизнь испоганил? – поинтересовался иронически Спиридонов.
– А хотя бы тем, – не полез за словом в карман Миленький, – что в пархатики работать пошел. На тебе вон пахать можно, а ты соотечественникам дела шьешь.
Спиридонову было что ответить, и он хотел уже наплевать на все и начистоту сказать то, что думает про Миленького, но его остановил председатель.