Тут послышались шаги в сенях. Вернулись из синагоги мужчины. Ревекка не открыла рта, дабы Ицхак, полагавший, что самые бесполезные из смертных это люди сентиментальные, не причислил бы к таковыми и сестрицу, и она потеряла бы в глазах взыскательного брата реноме советницы.
Ссоры да брани
1
Известно всем: украинский город Божин славен своими хасидами – счастливейшими из людей. Какая тропа ведет сих баловней судьбы к довольству? Богатый хасид вкушает любовь небес, а бедный хасид любит небеса, дарующие в радость ему благую долю.
Человек счастлив вполне, лишь памятуя о бедах. Они отменно оттеняют блаженство, и за это он им премного благодарен: ноша тяжела – передышка мила. Во исполнение закона всесветного равновесия поселились по соседству с жизнерадостными божинскими хасидами хмурые хасидоборцы из Вильно.
Лучшей участи искали на Украине неимущие, но ученые виленские евреи. И вот, налетел топор на сук. Тяжелыми, как фолианты талмуда упреками осыпали хасидоборцы головы легкомысленных соплеменников: “Суждения ваши подобны проповедям прежних обманных мессий. Те, ослепленные, торопились царить над миром, воображая, будто слабый сильного одолеет. Власти жестоко карали иудеев за неподчинение и смуту. Горе несли народу ложные его спасители, и грех великий уподобляться им. Цадики ваши алчны и невежественны, а вы творите из них кумиров и чистую нашу веру иудейскую идолопоклонством мараете!”
В Вильно жил и учил великий ментор, главный хасидоборец. Повсюду, где благоденствовали хасиды, поверенные виленского веронаставника старались вернуть заблудших овец в стадо. Меж двумя лагерями велась война борзым пером, ядовитым языком и тяжелым кулаком. Бойкоты, доносы, клевета – ни чем не гнушались обе достойные стороны.
Пожалуй, хасиды чуть мягче, немного терпимее, малость добрее. Они искали мира, но виленский учитель неизменно отказывал в аудиенции их послам. Как-то раввин божинских хасидоборцев согласился на беседу с цадиком Айзиком и принял хасида-толстосума в убогом своем жилище.
2
– Мир тебе, ученый раби, – сказал цадик, входя в жалкое святилище.
– Мир и тебе, Айзик, и всему народу нашему, – ответил раввин.
– Аминь!
– Что привело тебя, наставник неучей?
– Избегай угловатых слов. Меж нами согласия хочу, тебе внимая.
– Кабы внимал! Не моей – божьей мудростью богатей. В книгах нет словесных углов.
– Разве хасиды к торе не прилепились?
– Боюсь, отлепились.
– Не понимаю.
– Миролюбец Айзик! Нравоучительными байками ты заместил слово творца!
– Боже сохрани! А сказки тем хороши, что и неученому понятны. И молитвы наши страстны.
– Чересчур. К всевышнему взывая, негоже кувыркаться и вопить.
– Горячая молитва – путь к праведности для простонародья.
– Авигдор, твой покровитель, не бедняк и не простак. Вместе наживаетесь.
– Моя ученость мала, твоя – горами движет, но не к тебе, ко мне идут за божьим словом.
– Дорога вниз легка, вверх – тяжела. Потакая слабости людей, ты крадешь у меня любовь их.
– Ты колешь и упрекаешь, почтенный раби. Не хочешь мира – слушай мой упрек!
– Я чист пред богом и людьми.
– Твои ищейки донесли властям на одного из цадиков. Его заключили в крепость.
– Мы ни при чем!
– О, если б так! К счастью, мудрец был признан невиновным!
– Денежные хасиды подкупили судей!
– Наши гроши лишают тебя сна!
– Гроши? Невежеству – дары, шелка, почет, а истинная ученость прозябает в скудости.
– Зависть!
– Ничуть! Не ваши – наши гроши лишают меня сна!
– Бессонный смотрит букой и в жизни не находит радость.
– Я справедливости не нахожу.
– Ты бранишь меня обиняком и напрямик. А народ почитает своего цадика непогрешимым!
– Не народ, а твои хасиды-идолопоклонники!
– Стыдись! Не только цадик свят, но и сыны его неминуемо таковы.
– Неужто?
– С семенем отца святость передается сыну в миг зачатия!
Раввин засмеялся цадику в лицо, потом отвернулся к окну. Айзик, не прощаясь, вышел. “Кто заслуживает презрения, тот и боится его!” – подумал раввин. “Не жди почета и не горюй, не получив его!” – подумал цадик, утешившись по-хасидски.
3
Хасидоборческая молодежь Божина усердствовала. С барабанами и бубнами вставали ешиботники под окнами то одного, то другого цадика и гремели оглушительно, дабы хасиды не слушали и не держали еретических речей. На последние деньги скупались хасидские писания, и сжигалась скверна.
Занемог старый виленский учитель. По всей империи единодумцы его постились и читали псалмы, молили небеса не забирать душу праведника. В праздник кущей скончался хранитель старых и зачинатель новых установлений чистотой веры, преданный недруг хасидов. В траур погрузилась община божинских хасидоборцев.