Петунья лишь дернула плечом и неопределенно качнула головой. Не став расспрашивать дальше, мистер Дурсль вернулся к завтраку и чтению вчерашней газеты.
— Я говорил?‥ Мардж хотела заехать к нам через пару недель, — вспомнил мужчина и опустил газету, чтобы взглянуть на супругу. Петунья покладисто изобразила улыбку, в душе костеря назойливую родственницу мужа на все лады.
«И почему она вечно норовит у нас заночевать? — спросила себя миссис Дурсль. — У Марджори собственный дом. Она в состоянии оплачивать домработницу и двух помощников в питомнике. Она приезжает к нам на такси. Она может себе позволить номер в гостинице! Даже два номера: для себя и своей злобной псины! Но она всякий раз ночует у нас, а мне приходится изображать радость… И мой… мой фарфор…»
В прошлый свой визит сестрица Вернона пожелала кормить своего любимца Злыдня с собственной тарелки, а Петунья, на свою беду, выставила на стол один из лучших своих сервизов. И, конечно, одна из расписных тарелочек Дербийского фарфорового завода к концу вечера отправилась в мусорное ведро горсткой осколков.
— Дорогой, мне нужно будет съездить за покупками в Лондон на этих выходных, — немного подумав, заявила Петунья.
— Зачем?
— Нужно купить кое-что из посуды, — расплывчато отозвалась миссис Дурсль. — И раз уж твоя сестра приедет… Мы же не можем ударить в грязь лицом?
Вернон поморщился, но покладисто кивнул. Петунья же довольно улыбнулась, стоило мистеру Дурслю вновь спрятаться за газетой. Женщина заранее предвкушала то удовольствие, с которым она сначала купит, а потом выставит перед мужем и его сестрой какие-нибудь дешевенькие тарелки. Мардж вечно ее поучает и критикует, но на деле не способна увидеть разницу между обычной керамикой и настоящим костяным фарфором.
«Может, и бокалы другие купить…» — призадумалась миссис Дурсль, но решила пока не рисковать.
Перемыв посуду после ухода Вернона, женщина с опаской прошла в гостиную и взглянула на злополучный пакет. Тот никуда не исчез. Наоборот, от мокрой бумаги остался влажный след на обивке дивана.
Поморщившись, Петунья за уголок подняла конверт, перенесла его на обеденный стол и с опаской взрезала край ножом для рыбы, а потом нервно отскочила. Но ничего не произошло. Мокрый пакет остался лежать бесформенной коричневой кляксой на белой скатерти. И исчезать не планировал. Поддев край бумаги ножом, миссис Дурсль заглянула внутрь и, к своему удивлению, увидела толстый кожаный корешок какой-то здоровенной книги.
Отложив нож, женщина руками разорвала бумагу и вытащила из пакета увесистый альбом для фотографий. Он выглядел совершенно новым, но сделан был под старину: темно-красная кожа, тиснение, внутри плотные листы кремово-бежевого картона.
Открыв альбом, Петунья тихо вскрикнула и тяжело опустилась на диван. С первой страницы на нее смотрела Лили. Тоненькая, улыбающаяся, облаченная в то самое желтое платье, из-за которого сестры повздорили однажды. Платье изначально купили Петунье, но та из него мгновенно выросла, а вот двенадцатилетней Лили оно оказалось как раз в пору. Старшая девочка так ни разу в нем никуда не сходила, а младшая умудрилась порвать всего через пару недель.
Внезапно на кремовой бумаге появилось мокрое пятнышко, и миссис Дурсль бездумно его стерла, удивившись влаге под пальцами. А через миг на страницу упала вторая капля, и до женщины дошло, что это ее собственные слезы.
На еще почти дюжине снимков Лили была уже старше и почти всегда в компании то каких-то девушек, то Джеймса Поттера. На еще нескольких — с Гарри на руках. Петунья бережно переворачивала страницы, всматриваясь в улыбающееся юное лицо, касаясь пальцами шероховатой бумаги — фотографии были странноватыми, матовыми, на какой-то непонятной бумаге, но это миссис Дурсль обнаружила лишь тогда, когда вытащила одну из карточек из резных бумажных уголков-держателей. Фотографии явно были копиями настоящих снимков. И копиями, похоже, волшебными. Но прямо сейчас Петунью это мало волновало. Она лишь надеялась, что ни сам альбом, ни его содержимое не исчезнут некоторое время спустя.
— Сегодня тебе исполнилось бы тридцать два, — тронув рыжее облако волос сестры на снимке кончиками пальцев, прошептала женщина. — Знала ли ты, как все обернется?
Девушка на снимке беспечно улыбалась.
На последнем снимке оказался изображен племянник. Мальчик был облачен в какую-то черную хламиду, на его шее красовался синий с бронзой шарф, а за спиной, прячась в дымке, высились многочисленные башенки какого-то замка.