– Пошел вон отсюда.
Демонстративно хмыкнув, Арман проследовал к выходу, не попрощавшись. Несчастный юрист, еще не привыкший к бурным сценам двоих вечно соперничающих любовников, вежливо кивнул на прощание и побежал за начальником. Будучи астматиком, он останавливался через каждый метр и задыхался. Но это никого не разжалобило. Маркус, в свою очередь, посидел минут пять, а затем молча удалился. Он изначально не понимал, почему позвали именно его, если некогда желанный пост второго лидера был передан родственнику Виктории. Возможно, внутри все еще гнездилась справедливая обида, но гордость не позволяла озвучить ее. В конце концов, он ведь должны подчиняться любому решению вышестоящих. А пить с ними и беседовать по душам уже не входит в круг обязанностей. Поэтому он откланялся без предупреждения. Остался лишь Сет, погруженный в ирреальный мир реальных цифр. Он часто оставался в главном кабинете, чтобы усовершенствовать очередной бюджетный проект или разобраться в отсчетах. Никто против не был.
– Ты считаешь, ему можно верить? – продолжительная гнетущая тишина нарушилась вопросом, явно неожиданным: и для того, кто должен был ответить, и для того, кто его задал. Не отрываясь от портрета покойного супруга, Маргулис бессознательно сжала кулаки.
– Кому? – мгновенно осознав ошибку, финансист тряхнул головой и спешно добавил: – Волкеру? Конечно, нет. Но особого выбора у нас нет. Это сродни банкротству фирмы. Единственный выход – слияние с другой кампанией. При этом теряешь автономию, но хотя бы место сохраняешь. А к чему вопрос? Есть причины сомневаться в нем?
– Всегда есть причины сомневаться в ком-то, – уйдя от прямого ответа, вдова наконец-то достала сигарету и вышла на балкон, навстречу теплому весеннему ветру. Скоро и эта пора закончится. Наступит знойное лето, вынуждающее прятаться под спасительным кондиционером с холодным напитком и солнцезащитными очками. Забавно, но одно такое лето когда-то перевернуло все.
Республика, несколько лет назад.
Через несколько дней с дяди Райджела, единственного родственника, которому была интересна судьба молодой вдовы, снимут неприкосновенность, заведут уголовное дело и публично унизят. В лучшем случае. В худшем – вытащат наружу все грязные политические секреты и уничтожат карьеру, при этом обеспечив комфортное пребывание в исправительном учреждении. Раньше в Республике не злоупотребляли радикальными мерами пресечения – могли вполне ограничиться полным изъятием всевозможных денежных средств, но жизнь оставляли в качестве подарка. Как молоды мы были. В самом начале правления Кассиус не был подвержен истеричным припадкам паранойи, вынуждающим зачищать ряды партии по четным дням. Но Волкер, увы, не менялся с годами. Лишь становился более невыносимым, менее контролируемым и совершенно диким.
Увлекшись игрой в сладострастного кавалера, он часто забывал поинтересоваться мнением тех, кому не посчастливилось стать объектом воздыхания. Привыкнув получать все, что захочется из-за высокого статуса, самопровозглашенный Кардинал почему-то решил, что Виктория Маргулис – легкая цель. Очередная прелестница с душещипательной биографией, глупыми надеждами на светлое будущее и претензией на интеллект, полученный исключительно благодаря обучению в престижных университетах за счет родительского кошелька. В его вкусе. Еще не догадываясь, насколько ошибочны его суждения, Арман с удовольствием обхаживал бывшую жену опального дипломата.
За этим таилось нечто экстравагантное.
Тем не менее, получая один отказ за другим, Волкер не подозревал, в какую бездну летит. Ведь со временем это превратилось в наваждение, в навязчивую идею, в гипоманию. Ему постоянно не хватало ее, словно спасительных частиц воздуха. Ее запах въелся под кожу, отравляя кровь и вызывая брожение по венам. Находясь рядом с ней, ведя невинную беседу об искусстве, в коем он тогда ни черта не смыслил, мужчина буквально готов был взывать от рвущегося наружу зверя. Температура тела поднималась, кожа трескалась, высвобождая ядовитые пары похоти. Разум не слушался, игнорируя рациональность и выдержку. Лишившись здорового сна, Арман мог часами прогуливаться по одинокой ночной мостовой, освещенной тусклым светом фонарных столбов. Невыносимая жара добивала его.
Господи, он ведь мог заполучить кого угодно. Мужчину или женщину. Но какой смысл в нескончаемых интрижках, если они не принесут желанного успокоения? Мануэль бы отдал все, чтобы успокоить настойчивый голос, перемежающийся с отвратительным хохотом. Попытки снять напряжение в домашних условиях лишь усугубляли ситуацию. С этого момента он стал напористым и навязчивым. Однажды, после одной из длительных платонических прогулок, окончательно добивающих израненный мозг, он предложил наконец-то подняться к нему. И получил предсказуемое оправдание с красивым описанием, по какой причине это невозможно. Трудно представить ярость, пробудившуюся в недрах сознания. Его сдержало наличие прохожих вокруг, иначе их отношения прервались бы на ранней стадии. Но было больно. И, повинуясь привычке, впоследствии доведенной до автоматизма, он решил причинить боль ей. Впервые упомянул имя покойного супруга, за что был награжден звонкой пощечиной и требованием никогда больше не появляться в поле ее зрения.
Он спас Викторию и всю ее бесполезную свору от расстрельной статьи – и вот благодарность этих тварей? Он предотвратил несколько покушений на поганую суку, перешедшую дорогу всем, кому только можно было. Отчаянно лоббировал ее интересы, дабы избежать кровопролития. И все это сопровождалось унижением перед нижестоящими, откровенно удивленными возможностью приобрести новый рычаг давления на любимчика Президента. А он просто сходил с ума от любви или некого подобия этого чувства. Окончательно утратив контроль, Мануэль ринулся к машине, ворвался в салон и выжал акселератор до предела. По всему дремавшему Городу за ним гонялась полиция и чья-то личная охрана, побледневшая при виде печати президентской администрации, которая красовалась на соответствующих документах.
Ночное бдение сломало какой-то важный сдерживающий механизм в воспаленном мозгу. Пора преподать зарвавшейся сумасбродке урок вежливости. Он слишком долго вел себя пристойно и испытывал плохо скрываемое благоговение к ее персоне. Нужно показать себя с неприглядной стороны. Ему не составило огромного труда добиться снятия депутатской неприкосновенности с господина Флоррика, ее ближайшего родича, а затем принять того у себя в кабинете и попросить передать благодарность дражайшей племяннице за непосредственность и прямоту. Без нее он бы никогда не избавился от восторженности этого мира. Депутат в бешенстве покинул кабинет, оставляя интригана в полном блаженстве. Но посеять семя раздора в семье – чересчур просто. Следует подорвать основу ее набирающей влияние антиправительственной организации, уже успевшей навести шумиху в стране. Никто не был против легкого наказания для повстанцев. Они повадились ввозить контрабанду в Столицу и разные округи государства, поэтому Волкер взял и одним телефонным звонком перекрыл им все доступы к границам.
К счастью, реакция не заставила себя долго ждать. Наслаждаясь шикарным видом из окна своего просторного кабинета, Волкер небрежно потягивал подарочный ром, когда ему сообщили о том, что непрошеная гостья жаждет получить аудиенцию. Хищно облизнувшись, Советник попросил впустить посетительницу. Она, стремглав промчавшись мимо побочных помещений и огромного стола секретарши, не стала задерживаться на пороге комнаты, дабы получить приглашение. Ее эффектное бежевое пальто распахнулось от быстрой ходьбы, из-под которого виднелось легкое темное платье. Всю невыносимо впечатляющую картину дополняли стильные солнцезащитные очки.
– Ублюдок! – дрожавший от гнева голос, эхом разнесшийся по всему помещению, вызвал более широкую улыбку на устах хитрого Регента. Он упивался чужими эмоциями. Ее эмоциями. – И что ты себе позволяешь?!
– Здравствуй, Виктория. Несказанно рад видеть тебя у себя в гостях, – Армандо салютовал гостье голубоватым стаканом причудливой формы. – Что привело тебя в мою скромную обитель? Будь добра, закрой за собой дверь.