– Мне казалось, ты большой любитель шоу, Гудвин, – попутно надевая куртку, Илай спрятал значительную часть выигрыша в карман. Отказавшись от сигареты, он снова размял ноющую шею. Скоро на коже проявятся синяки, но это определенно того стоило. – Я бросил курить больше десяти лет назад. Искушению не поддаюсь с тех пор.
– Где научился так драться? – поначалу не расслышав вопроса, Данбар поднял глаза, поражая собеседника чернотой расширившегося зрачка. – Видно, что профессионал. Я думал, только стрелять хорошо умеешь.
– Я воевал на двух войнах. Добровольно, – потянувшись к висевшему на шее кресту, Илай скривился. Не от боли. От воспоминаний. Хотя они причиняли больше страданий. – Я закончил военную академию в Республике, закончил с отличием. После этого пошел на фронт во время войны в Персидском заливе. – уловив легкое недоумение в глазах собеседника, Илай фыркнул. – Тогда советы решили объединиться с ООН. Впервые. А Республика в стороне остаться не могла. Наш прошлый Президент любил войны. Вот только не снабдил нас необходимой техникой. Приходилось пользоваться польской. В итоге я попал в плен к иракским солдатам. Они бросили нас в выгребную яму, дабы получить солидный выкуп. Но не подумали, что президенту Резерфорду плевать на своих граждан. – стиснув челюсти, Илай сжал кулаки. – Политика. В общем, там было около шести солдат разных национальностей. Я нашел общий язык с одним из них. Украинцем. – эдемовец оперся на заплеванную серую стену. – Мы хорошо понимали друг друга – я неплохо знал русский, он тоже. Мы прошли через это вместе. В конце концов, международная коалиция победила. Нас освободили американцы и вернули домой. А уже спустя четыре года я воевал на Востоке и вырезал наших сограждан. Я пытал людей. – для Гудвина это признание не стало откровением, но ледяной тон, каким оно было произнесено, холодило душу не меньше самого признания. – Я командовал целым взводом. Это повышение по службе оставило меня равнодушным. Я хотел убивать. Я скучал по этому. Восток предоставлял массу возможностей…
– Война на Востоке разве не произошла после Революции? – спросил контрабандист, чтобы как-то скрасить гнетущее впечатление от услышанного.
– Нет. Мало кто об этом знает, но сначала там был локальный конфликт. Просто кучка идиотов собралась в одном помещении и решила, что они теперь правительство. – не без иронии, обычно несвойственной данному персонажу, сообщил военный. – Они хотели отделиться или что-то в этом роде. Не знаю точно. Мне просто дали приказ, а я выполнял. Но потом кое-что случилось. Я снова встретил того украинца. Советский Союз послал несколько своих подразделений, чтобы не допустить распад. Или хотел его ускорить. Не знаю. – тряхнув головой, словно старый забывчивый пес, Илай едва ли обращал внимание на присутствие валютчика. – Я должен был убить его. Приказ есть приказ. Но я его не исполнил. Отпустил старого друга. – последнюю фразу Илай прожевал и выплюнул, настолько сильную ненависть она вызывала. – А тот оказался советским шпионом и просто выдал местоположение нашей базы. Через несколько часов нас атаковали и перебили половину роты. Естественно, о моем поступке знали все. Мое сердоболие отметили. Еще бы. Командир Данбар, палач и киллер, отпустил гребаного шпиона. – усмехнувшись подобной иронии, солдат достал из кобуры гравированный пистолет с личной гравировкой. – Меня арестовали и отправили под Трибунал. Посадили в тюрьму на неделю, но не пытали. Не видели смысла. Просто привели мою семью на седьмой день и убили. – Гудвин замер с сигаретой в зубах, не рискуя поворачиваться к рассказчику. – Жену, родителей, детей. Их казнили за мое преступление. Меня же просто объявили предателем Родины и приговорили к смертной казни. Но в камеру смертников не сажали. Ограничились колонией с отдельной камерой. Думали, что я там с ума сойду. Или с собой покончу. Или сокамерники меня убьют. Не получилось. – критически осмотрев оружие, Илай спрятал его обратно. – Я сам всех убил. Всех, кто подходил ко мне в столовой или общем душе. Один раз даже сломал нос охраннику, после чего провел две недели в одиночной камере. Где-то недалеко от тюрьмы явно находилась лесопилка. Она дребезжала и дребезжала. На протяжении двух недель. – Себастьян заметил, как солдатские руки пробила мелкая дрожь. – Пять лет я так жил и пытался не сойти с ума. Пять долгих лет слушал долбанную лесопилку. Провел половину срока в карцере. Отвратное чувство.
– Представляю, – прошептал валютчик, соблюдая осторожность. – И что потом?
– Потом? Революция белых. Меня реабилитировали по какому-то дурацкому проекту “амнистия военнослужащим” или что-то в этом роде. Маунтан сам служил и понимал, как устроена эта система. Однако пользы от той программы никакой. Мне даже дали денег, чтобы я хорошо устроился. Но я пропил их в баре. Оказался на самом краю. Но умирать по-прежнему не хотел. Не доставил бы им такого удовольствия. Однако работа мне была нужна. И я предложил свои услуги тем, кто мог их оценить. Стал наемным убийцей. Принимал заказы на разных людей. Политиков, генералов, иногда каких-то биржевых спекулянтов или банкиров. Иногда предателей или отставников. Таких же, как я. – уставившись в одну точку, Илай не шевелился больше минуты. – В свободное от основной работы время я подрабатывал на стройке. Таскал тяжести и строил какие-то объекты. Со мной никто не разговаривал. И я ни с кем не разговаривал. И уж точно не заводил друзей. И все шло хорошо. Деньги я тратил на выпивку в барах или на наркотики. Пока не поступил новый заказ. Изменивший мою жизнь. Мне заказали Маркуса. – выронив истлевший окурок, Гудвин полностью развернулся, раскрыв рот от шока. – Не знаю, кому он там помешал, но меня это не интересовало. Платили за него хорошо. Но я промахнулся. Не в первый раз, однако цель я спугнул. Он прятался от меня, но его местоположение стало известно. Мне дали второй шанс. Заказчики очень сильно хотели от него избавиться. Тогда я решил исправить свой промах. Но я не учел осведомленность своих врагов. Эти ублюдки подготовили ловушку для меня. Марк стал наживкой. А они планировали облаву с самого начала.
У них получилось.
– Тебя что, поймали? – подавив смешок, Себастьян прокашлялся.
– Тогда Долан, еще работавший шефом полиции, умел выслеживать жертв не хуже меня. Признаться, я не ожидал подвоха. Но меня в итоге привели к Виктории. Я посчитал их придурками, потому что готов был встретить кого угодно, кроме бабы. Да еще и предлагавшей мне работать на нее. Это было нелепо. Но она умеет убеждать. Ты и сам это знаешь. – вздохнув с каким-то странным облегчением, Илай отошел от стены и размялся. – Спасибо за компанию, Гудвин. Доброй ночи.
– Да, знаю, – долго глядя вслед уходящему одиночке, вернувшемуся в помещение, но повернувшему в другую сторону, контрабандист думал о своем. Ему еще предстояло доучить пару общеизвестных фраз для завтрашнего интервью. Поэтому не было смысла задерживаться.
На следующий день его снова посетил портной и предложил несколько костюмов на выбор. Гудвин предпочел неброский серый пиджак и темный галстук. Избирателям может не понравиться излишняя вычурность в условиях кризиса и протестов против олигархической системы. Следовало учесть предпочтения сторонников, прежде чем выходить в эфир и кичиться знаниями экономических и политических терминов. Но он, к счастью, их не знал. И компенсировать этот факт дороговизной ткани точно не собирался. Политтехнологи не одобрят. Вновь отрепетировав речь, контрабандист с присущей ему легкостью готовился перенять инициативу в беседе на камеры. Он-то умеет болтать. Иначе в этом славном Городе не добиться успехов. Чего стоили одни только размышления о бренности структурного бытия под лунным небом на яхте одного из воротил сигаретного бизнеса, разливающего сорокалетнее вино чаще, чем того требовало гостеприимство.
– Почувствуешь себя загнанным в угол – начинай нести какой-то бред о своей жизни, – перелистывая сценарий возможной беседы, Клиффорд недовольно морщился, кусал губы и протирал потеющее от жары лицо. – Нам повезло – Эмис работает с Вэнсом и согласилась провести прямой эфир у нас. Еще отправила список вопросов, но не надо рассчитывать на то, что хоть один из них прозвучит в эфире. Говорить ты умеешь, а вот затыкаться вовремя – нет. Не поскользнись на этой слабости.