– Нет, у нас здесь нечто вроде тайной вечери, мой друг, мой дорогой Баал, – вскочив, Крэйвен едва не опрокинул кресло. – Эти олухи все делят, как совет директоров. Но… ты сам знаешь. Мы нашли пару револьверов в коллекции бывшего мэра. Ты представляешь, как он обожал насилие? Кабинеты, фавелы, притоны, горсовет… Странная любовь к насилию, правда? – задержав ладонь на плече союзника, Гуру бешено расхохотался. – Командор предлагает сыграть в одну игру. Предложил и мне. А я решил сжульничать. Выставить тебя своим бойцом. Ведь бог войны и времени не может погибнуть.
С этими словами лидер Протекторов подобрал лежавший на столе револьвер, чтобы оценить устройство. Он повертел его в руке, прокрутил барабан, продемонстрировал собравшимся наличие одного патрона и положи обратно с чувством удовлетворения и даже ликования. Кивнув скорее самому себе, он приказал всем отойти от стола как можно дальше и приглашающим жестом указал на свободное кресло смертника.
Еретики захотели потешить себя видом чужой крови. Неужели это новое испытание Господа? На него были обращены десятки глаз, слившихся в единый отвратный лик. Повисшая в комнате тишина отдавалась странным звоном в ушах. Лицо побледнело, взгляд затуманился, а тело пробила мелкая дрожь. Как это глупо – умереть от своей же руки. Казалось, его окружили безжалостные демоны, готовые растерзать святого, чья плоть послужит аперитивом к выпивке. За ним наблюдал темнокожий генерал в коричневом берете и с темной порослью на лице – по слухам, он ранее носил голубую каску и прислуживал Западной коалиции. По этой причине он взял себе новое имя – Миротворец. Полуседой кубинец в очках, стоявший рядом, принял имя Революционер, постоянно всем рассказывая о служении Фиделю Кастро. Третий, именуемый своим отрядом Фельдмаршалом, имел безупречные арийские черты и пронизывающий взгляд типичного геноцидника. Какой-то полубезумный украинец носил прозвище Мародер и старался держаться поближе к выходцам из Союза, все еще не переживших Афганистан и последовавший за тем развал. Пятым оказался молчаливый азиат Пэйган – никто точно не знал, прозвище это или настоящее имя. Шестой, с виду неприметный вояка, титуловал себя Командором и старался молчать. И, безусловно, процессию уродов замыкал неудавшийся мятежник Лукас Крэйвен, на десятый день первой войны ударившийся головой и вообразивший себя священным животным.
Славная компания.
– Следите за ним. Он не может умереть! – призывая всех к молчанию, Крэйвен достал сигару и оперся локтем на спинку кресла. – Боги бессмертны!
Пытаясь не выдать животного страха, охватившего разум и тело, Рокуэлл механическим, до странности отработанным движением схватил револьвер и, не колеблясь, не позволяя себе раздумывать и секунды, нажал на спусковой крючок. Раздался щелчок. И – ничего. Через пару секунд просторный кабинет огласил раскатистый хохот. Лукас буквально выжил из ума: начал бегать из угла в угол, хватать генералов за рукава и целовать в обе щеки. После этого он подскочил к застывшему на месте духовнику и насильно усадил в кресло, с отеческой любовью приговаривая слова благодарности.
– Я же говорил, он есть карнация Баала! Он покровительствует всем нам! Чего вы на него так смотрите? Вы должны кланяться ему! Что скажешь, Командор? Ты доволен? – осторожно вытащив злополучное оружие из неподвижных пальцев проповедника, Гуру снова осмотрел его и, закусив нижнюю губу, промычал нечто невнятное. – Чего ты такой мрачный? Ты же так хотел сыграть. Твоя очередь.
– Мне кажется, у нас есть дела поважнее. Ты уже все доказал, я не вижу смысла…
Он не успел договорить. Следующий выстрел был произведен с завидной точностью. Направив дуло револьвера в грудь бывшего соратника, Лукас выстрелил. Тот рухнул на пол с пробитым сердцем и подобием шока в остекленевших глазах. Остальные не прокомментировали случившиеся, лишь дернулись от неожиданности и поспешили отойти от трупа. Мгновение спустя в комнату ворвались протекторы и унесли тело. Джозеф созерцал немую сцену казни без особого интереса. Что-то внутри у него сломалось и отказалось функционировать.
– Он ходил к Гуру постоянно. И жаждал не крови мэра. А крови Гуру, – пробормотал Крэйвен, вытирая струящиеся по лбу капли пота. – Спасибо тебе, великий Баал. Я не забыл о тебе. Обещанная жертва… а теперь ответь мне… все переплетено? ****
Покачиваясь на дрожащих ногам, Рокуэлл использовал стены в качестве опоры. Ему нужен был свежий морозный воздух, освобождающий легкие от сигаретного дамы, а ноздри – от въедливого запаха чужой крови. Споткнувшись на лестнице, мужчина не выдержал и свалился на каменный пол. Его никто не видел, никто не провожал. Для всех он как будто превратился в невидимку. Ощутив нестерпимый холод сквозь слои одежды, Джозеф задрожал. Скольких людей он убил собственными руками во время войны? Но почему-то смерть никчемного заговорщика окончательно сломала дамбы, которыми он отгородился от внешнего мира. Или начатый процесс довершила игра? Он внезапно вспомнил, как стоял на коленях в грязной луже, заполненной кишками союзников и кровью врагов. Над головой ревели небеса, не прекращая изливать всю свою ненависть на смертных. А по бокам догорали взорванные снарядами танки, под чьими гусеницами погибло больше солдат, чем в открытом бою.
Это не бескрайняя пустыня Афганистана. Это бесформенная равнина Республики. Он – не рядовой солдат под командованием монстра. Он сам стал монстром и отправил на верную смерть сотни невинных. Они проиграли свой первый бой. Не выдержали и погибли от натиска профессиональной армии. Этот разгром уже не остановить. Отец Джо и не собирался. Он распростерся на земле и склонил голову. Западная коалиция пришла на помощь республиканскому войску. Какая ирония. Рокуэлла возьмут в плен и наверняка устроят публичный процесс, чтобы продемонстрировать разрушенному миру, насколько опасен терроризм, а не коррупция. Но его оставили в живых. Ангел с добродушной улыбкой и серым костюмом подарил ему второй шанс. А взамен лишь попросил сотрудничать с международным сообществом.
Очнувшись на улице, в одном из сугробов на заднем дворе мэрии, пастор обнаружил, что до сих пор сжимает в руке крест. Его заостренная верхушка впивалась в кожу. По ней из образовавшейся раны стекала свежая кровь и капала на белый снег. Но разве боль имеет значение? У него есть миссия. Отклонения недопустимы. Он давно знает, чем все закончится. Эмоциональные привязки к людям и моментам – это лишнее.
Эта сторона, Столица.
Всячески намекая руководству о желании пойти в оплачиваемый отпуск, Томас явно забыл, что сам является этим самым руководством и в объяснительных не нуждается. Тогда он просто начал выезжать по ночам на мотоцикле, нарушая комендантский час. За его соблюдением следили не так строго, поэтому опасностей не возникало. А второй лидер антиправительственной общины иногда мог позволить себе проветриться. Зимой это превратилось в экстремальный спорт, но развлекало ничуть не меньше. Доезжая до припортовых улочек, где раньше ему приходилось снимать дешевое жилье, Ридус предавался ностальгии. Здесь, среди дешевых проституток и полупьяных моряков, он провел лучшие годы жизни в забвении. Никакой ответственности за неблагодарную свору, состоящую из идиотов и откровенных нарушителей устава. Чего он, аристократ в пятом поколении, ожидал от полоумных инсургентов и необразованных казнокрадов, боявшихся выбраться на улицу даже на пять минут?
И это зарвавшееся отребье смело глядеть на него свысока в ожидании провала?
Сбрасывая скорость на крутых поворотах пустынной проезжей части, Том выжимал из мотоцикла всю возможную мощь. Через час он выдохнется и припаркуется около неприметной цепи набережных домиков, затерявшихся в пыльных улочках порта на загрязнённой линии песка. Приятно иногда возвращаться сюда, оставлять мотоцикл на небольшой скалистой возвышенности и спускаться к морю. Больше тридцати лет прошло с тех пор, как они прогуливались здесь вместе с няней, выискивая крабов. До Революции все было так просто. Пятилетний малыш в изящном костюме ступал по камешкам с подчеркнутой элегантностью, а своенравная десятилетняя девочка в испачканных штанах взбиралась на громадные булыжники и декламировала цитаты из кинофильмов. Время, полное беззаботных детских игр. Время, оберегающее юных наследников многомилионных фирм от крови и вкуса пепла во рту. Они жили в веке мудрости. В эпохе невинности.