– Почему? – переспросил служитель церкви, будто не поняв вопроса. Печаль на лице сменилась уверенностью, черты разгладились, приобрели уже такое привычное выражение телевизионной авторитетности. – Их власть устарела. Проблема этих людей в том, что они живут прошлым. Они – пережитки истории, – когда-то у него была своя радиостанция, вещавшая по всей территории Предвестников и за ее пределами. Но ее быстро взяли под контроль любезные псевдо-союзники – не могли допустить своеволия. – Представьте себе одинокую женщину. У нее двое детей, ради которых она трудится по семнадцать часов в сутки. На двух работах и каких-то подработках. Все ради того, чтобы купить им подарки на Рождество. Ее муж погиб на войне в Ираке или еще какой-то окраине мира. И она должна воспитывать своих малышей в одиночку. Разумеется, она хотела бы порадовать их игрушкой. – выждав секунду для более трагичного эффекта, Рокуэлл выпрямил спину и торжественно провозгласил: – И она заработает на нее. Она это сделает. Но при этом Вы, как представители страны, должны будете, глядя ей в глаза, объявить, что вступаете в очередную войну. Желаю Вам удачи с этим.
– Некоторые люди думают, что история не важна. Что религия не имеет значения, – продолжил Джозеф, игнорируя попытки собеседницы прервать монолог. – По их мнению, единственное, что играет роль – это деньги. Отчасти, они правы, – следует отдать должное профессионализму мисс Вудсток – паника мелькнула в ее глазах лишь на мгновение. – Именно жажда денег уничтожила наш мир. Стала новой религией. Подменила нашу реальность. – спрятав лицо в ладони, пастырь просидел в таком положении не меньше минуты. Его никто не прерывал. – Вы прокляты, жители павшего Вавилона! – резко повернувшись к камере, Рокуэлл наклонился вперед, заглядывая в бездну чужих душ. – Из-за вас весь мир сгорит в огне. Вы будете страдать от ошибок прошлого и медленно разлагаться изнутри. Вы не получите прощения, не познаете райского блаженства, не увековечите свое имя. Это ваша вина! – “это твоя вина”. Слова, с которых все началось. – Но вы не молите о прощении, не падаете на колени и не посыпаете голову пеплом! Нет, вместо этого вы восхваляете ложное божество. Превозносите того, кто когда-то пренебрег главной заповедью Божьей – не убий, – ложь номер три. Они убили вместе. – И того, кто даже не с вами в час расплаты. Он покинет вас в момент истины. Оставит на произвол судьбы. Как и сейчас, – редактор впервые за все интервью подал признаки жизни: поправив очки, он жестом велел транслировать все только крупным планом. – Слушай меня, презренный Ахав, отвергнувший Всевышнего. – Четвертая по счету ложь. Он тоже его отверг. – Хотел бы я спросить тебя, помнишь ли ты хоть что-то? Такие грехи не забываются, – прикрыв тусклые серые глаза, мужчина мысленно посчитал до двадцати. Он мог легко зайтись в проповедническом экстазе. Приступ нужно предупредить до его начала. – Он был не прав. Твой главный грех – это гордыня, а не гнев. Ты скорее позволишь миру сгореть дотла, чем смиришься со своим поражением, – стиснув челюсти, он выдохнул. – Что же, да будет так. Я сделаю все, чтобы ты понес заслуженное наказание. Я найду тебя, где бы ты ни скрывался. Господь поможет мне в этом, – молитвенно сложив руки, Джозеф приставил кончики пальцев к подбородку. – Но у твоих последователей, сбитых с толку ложными истинами, еще есть шанс на спасение. Впустите Господа в свое сердце и присоединитесь к моей пастве. Примите правильное решение, ибо от него зависят ваши жизни, – вновь подняв голову к потолку, фанатик прошептал: – Прости их, Отец, ибо не ведают, что творят. *****
Эта Сторона.
– … ибо не ведают, что творят.
Вот их долгожданный финал. Символ разваливающегося на куски мира. Нарушенного баланса и поврежденной психосферы. Возможно, приверженцы фатализма были правы – им всем все-таки стоит дружно взяться за руки, как одной большой счастливой неблагополучной семье, и просто самоликвидироваться. Избавить перегруженную планету от тленных игрищ мелкого масштаба. В сущности, этот полоумный изувер не сказал ничего концептуально нового. Но местные каналы уже воспользовались заголовками “Сенсационное откровение”. Или “Шокирующее разоблачение”. Кто бы мог подумать, что одно единственное интервью просочится сквозь информационную блокаду, нанеся непоправимый вред благородной лжи. Люди узнали, что их многоуважаемый Президент исчез. Страна, де-юре, осталась без легитимного руководителя, де-факто – без власти вообще. Волкера несравненно позабавил тот факт, что международное сообщество уже давно обладает всеми необходимыми сведениями для дальнейшей дискредитации Маунтана. Конечно, все еще оставался шанс, что их марионетка, подвешенная за гвоздики на кресте, играла на опережение и забыла уведомить дражайших союзников о полученных новостях. Иначе объяснить тотальное равнодушие со стороны НАТОвских соглядатаев нельзя.
– Субтильная субстанция демократии, – наклонив голову вбок, Арман переключил канал, лишь бы избавить себя от досужих домыслов продажных репортеров. По несчастливой случайности и совершенно немилосердному провидению он попал на трансляцию выступления Мастерса. Тот требовал привлечь к ответственности всех мракобесов, способствующих распространению лжи о пропаже Всеотца. – Старый козел. – Государственный Секретарь, ухватившийся за возможность прибрать к рукам бразды единоличного правления, не прекращал вещать о гражданском долге и коллективной безопасности. – Я пью за эпоху Мастерса, к которой испытываю абсолютное и блаженное отрешение!
С этими словами он запрокинул голову и влил в себя остатки бутылки. Телевизор замолк, уступая место разрывающей барабанные перепонки музыке. Но ему было плевать. Голос исполнителя наряду с оглушающими ударными и волчьим воем на заднем плане буквально дробили стены и стекла. Есть вероятность, что соседи вызовут полицию, хотя не рискнут. Последняя такая выходка окончилась ночной перестрелкой личной кардинальской гвардии со служителями порядка на фоне выбрасываемых из окна купюр. Гори оно все синим пламенем. Весь этот прозелитизм и мессианизм вместе с другими извращенными формами “изма”. Блаженствуя в наполненной до краев ванне, Мануэль одновременно поливал себя содержимым другой бутылки, подаренной израильским атташе восемь лет назад. Достойное развлечение для одного, празднующего конец долбанного мира.
Конец периода Регентства.
Выбравшись из помещения, исторгавшего клубы горячего пара, Волкер облегченно вздохнул. Он назвал бы это истинным перерождением, если бы не начал испытывать отвращение к разному роду теологическим концепциям. Направившись к стеллажу с алкоголем, умышленно выставленном на всеобщее обозрение, политик слегка пошатывался. Наркотическая дымка окольцевала сознание – как он скучал по этим непередаваемым ощущениям. Колонки едва не разрывались на части от исступленного крика. Потрясающе. Вакханалия обостренных чувств могла длиться всю ночь. До тех пор, пока рассвет не ударит по красным глазам, испещренным лопнувшей сеткой капилляр. И его вполне устраивала такая перспектива. Неожиданный звонок в дверь прервал все веселье, заставив короля прекратить одиночный пир в своем импровизированном королевстве. Бутылка, брошенная в телевизионную тумбу, разлетелась на осколки. Ее заменил стакан с бурбоном и не потушенная сигарета.
Арман мог бы снять халат, дабы проявить чудеса гостеприимства, но решил не переступать черту в плане добрососедства. В этот раз. Кружась в необузданном танце, изобретенном благодаря кокаину и коллекционному алкоголю, Регент, не удосужившись взглянуть в домофон, распахнул входную дверь настежь. Сочтем это немым вызовом обществу в лице бесполезных обывателей с нижних этажей. Однако увиденное настолько сильно разошлось с ожиданием, что показалось искаженной реальностью. Перед ним возникло видение, наваждение. Мотнув тяжелой головой, оберегающей затуманенный рассудок, мужчина с трудом впился взглядом в зелень чужих глаз.
– Твою мать, – едва удержавшись на подкашивающихся ногах, Волкер отставил бокал на тумбу у стены, но замешкался из-за сигареты. Нервно оглядевшись по сторонам, он утробно зарычал и бросил ее в бокал. – Что произошло?
Сердце Виктории бешено забилось в груди. Внезапная вспышка, промелькнувшая в нездоровом подсознании, привела к пониманию всей ситуации – он всегда был рядом. В темные времена, в светлые времена. В часы надежд и разочарований. В эпоху веры и безверья. В жизни и смерти. Пусть пьяный, пусть обдолбанный или выживший из ума в порыве злости, но рядом. Даже сейчас в его безжизненных на вид глазах читалось искреннее беспокойство. Им аккомпанировал вопль тысяч адских волков, завывающих о вечном одиночестве. Волки – однолюбы. В подтверждении этой невольно мелькнувшей мысли Арман круто повернулся и хлопнул в ладоши, затыкая всю воющую аппаратуру. Все стихло. Слышалось лишь слабое потрескивание искусственного камина и легкое поскрипывание балконной двери.