— Кто критиковал? Владимир Кузьмич?
— Да нет, не он. Есть у нас тракторист, Прожогин Санька. Он-то и облаял меня.
— В этом деле мы разберемся, оскорблять людей нельзя, это не наша политика. Правильно? — сочувственно отозвался Завьялов. — Погорячился, видать, ваш председатель?
Андрей Абрамович все больше проникался тем чувством, которое говорило, что встретился нужный человек и все сказанное в этой доверительной беседе будет понято и не останется без ответа. С пристально-трезвой отчетливостью он внезапно вспомнил свой разговор с Никодимом Павловичем у плетня. Слушая, Завьялов неподвижно смотрел на него. Белесые бровки его вздернулись, отчего на детски-округлый лоб наплыли толстые морщинки, верхняя губа приподнялась, он, казалось, впитывал в себя ненасытно все, что сбивчиво говорил Андрей Абрамович. Установившееся в разговоре доверие доставляло и ему приятность не меньшую, чем Ерпулеву, а может быть, и большую.
— У тебя все или еще что? — несколько властно спросил Завьялов замолчавшего Андрея Абрамовича.
Ерпулев приподнял плечи в знак того, что выложил все, чем располагал, и понимает, как все это неприятно, однако ничего не поделаешь: правду не прикроешь.
— Ну, езжай подобру-поздорову, — сказал Завьялов. — Я про тебя не забуду.
Едва за ним закрылась дверь, Завьялов ударил ладонями по столу и насмешливо засмеялся.
Ладони так и остались на столе, на зеркальном стекле, под которым лежали разные бумаги, а он, откинувшись на спинку кресла с вытянутыми руками, смотрел перед собой слегка сощуренными глазами. Вот теперь он держал Ламаша в руках; захочет, и тот вылетит из колхоза с клеймом очковтирателя, попробуй-ка вернуть прежнее положение. И ничего-то Ламаш не подозревает, ни о чем не догадывается, грянет над ним гром с ясного неба. Ну что ж, сам во всем виноват.
Завьялов поднялся и подошел к окну. По небольшой площади неторопливо брели люди. У дверей кинотеатра терпеливая кучка ребятишек ожидала открытия кассы. Почти под самыми окнами райкома прошли две старушки в одинаковых кофтах, в длинных широких юбках, они только тем и различались, что одна несла в руке пучок бумажных цветов, ярких и диковинных, каких, наверно, и на свете нет. Завьялов смотрел без всякого интереса, рассеянно, почти ничего не замечая. Он восстанавливал в себе равновесие духа, так необходимое ему, чтобы с отчетливой ясностью представить себе, что нужно сделать.
Ламаш простоват и недальновиден, подозревая его в желании спихнуть Протасова с секретарского места. Георгий Данилович человек в области авторитетный, он дружит со вторым секретарем обкома партии, — вместе были в одном партизанском отряде, и надо не иметь головы на плечах или закоснеть в заблуждениях, чтобы подкапываться под него. Он и секунды не помышлял об этом, всегда стремился лишь опереться на Протасова, обрести его поддержку. В области немало районов, пусть с менее благоустроенными центрами, где он сможет развернуться, показать себя, стать на виду у всех. Он чувствовал в себе достаточно силы.
Завьялов вернулся к столу, по телефону велел вызвать председателя райисполкома. Услышав в трубке ее голос, попросил срочно, отложив все дела, прийти к нему, и в ожидании Гуляевой разложил на столе папки с бумагами.
Она пришла быстрее, чем можно было ожидать.
— Что случилось? — спросила Гуляева, появляясь в дверях кабинета. — У меня совещание, я попросила всех прерваться и — сюда. Что-то очень срочное? Да?
Медленно, как птица, мигнув веками, он сказал:
— Неприятная новость, Галина Порфирьевна. Мы все-таки были правы тогда, помните, на бюро. Ламаш, оказывается, обманул, свеклу так и не посеял.
— Не может быть! — удивилась она. — А как же сводка? Я не могу представить…
— Факт установлен. — Он пожал плечами, словно поражаясь ее недоверию. — Сводка-то липовая.
Оба пристально посмотрели глаза в глаза, как будто силясь вникнуть в значимость того, что произошло у Ламаша.
— Да-а, — произнесла Гуляева после долгого молчания. — Думаю, скверное дело! Как он решился! Не туда попер конь бороздной…
— То-то и оно, хуже не придумаешь, — тотчас же отозвался Завьялов. — И это после бюро, а!
— Я уже забыла, когда были приписки, и вот тебе — на! Проморгали мы где-то, недосмотрели… Ведь он еще и опериться не успел как председатель.
— А вы не подумали, что будет, если узнают там. — Он оттопырил большой палец, показывая на потолок. — В первую голову нам с вами влетит, сигналы, скажут, и раньше были, а вы что же… Вы-то куда смотрели…
— Что же вы предлагаете?
— Надо снимать его, Галина Порфирьевна, — проговорил Завьялов, снизив голос. — Либерализма нам не простят, строгач уже имеет, куда же дальше!