Я тосковала по своей семье, по маме, брату, сестре, по своему отцу. Но возвращаться не хотела. Когда я позвонила однажды маме, она сказала, что у нее нет дочери. Что я умерла в тот день, когда сбежала от них.
Я плакала…Рута утешала меня, поила теплым чаем. Горячее нельзя для голоса. Только теплое. Так она меня учила.
- Ты станешь второй Марией Каллас. Ты будешь звездой, и они сами захотят с тобой общаться.
Я ей верила, я ей очень верила. И мечтала, что однажды все сбудется так как она сказала и мои родителя увидят меня по телевизору, узнают обо мне из газет и очень захотят меня видеть. Рута везде брала меня с собой. Я пела для ее друзей, которые восторженно хлопали и говорили мне комплименты, она выбила для меня возможность представлять нашу страну на европейском конкурсе. Я не знаю, как она это сделала, я была слишком далека от мира шоу-бизнеса. Я могла только петь, отдавать пению всю себя, изнурять репетициями, тренировками, распевками. Однажды она привезла меня на слушание. Тогда я впервые перед кем-то исполнила композицию, которую мы столько репетировали.
Она называлась «Прощение – это любовь». На меня смотрели десять пар глаз и когда я закончила все они захлопали.
А потом Рута умерла. Неожиданно на моих глазах. Только что стояла передо мной и улыбалась, а уже через пятнадцать минут скорая констатировала ее смерть. Позже я узнаю, что у нее оторвался тромб. Ей было всего лишь сорок пять лет. На улице я оказалась в тот же день. Племянник Руты выдворил меня за дверь.
Только с чемоданом вещей, которые для меня покупала Рута и какой-то скудной наличностью. Я поняла, что великое будущее растаяло как ледяной замок на солнце. У меня нет нужных связей, адресов, номеров телефонов. У меня вообще ничего нет.
У меня было только две дороги – одна снова петь по ресторанам и на улице, а вторая – вернуться домой. Была еще третья – Джузеппе…Но это не про меня.
Я вернулась домой, туда, где выросла, в маленьком городке на Сицилии. Сан-Лоренцо. В дом, который построил мой прадед, русский эмигрант, который очутился здесь вместе с женой еще в 1920 году.
Оказалось, что отец умер пока меня не было…Мать приняла меня обратно молча. Открыла дверь и впустила. Потом был разговор с Рафаэлем, моим старшим братом и с ней в кабинете, где они озвучили мне условия пребывания в доме, в семье. Забыть обо всем, что было со мной в Риме. Исповедаться и начать жить сначала. Если я хочу петь, то могу это делать в церковном хоре. И еще…я должна выйти замуж за Рафаэля Тьерра. Сына губернатора Сан-Лоренцо. Для семьи покойного мэра это будет прекрасный союз, только для начала меня осмотрит врач…на предмет чистоты. И не дай Бог окажется, что я не девственница.
Рафаэль…мерзкий Рафаэль, которого я терпеть не могла с детства. Я помнила его лицо, его противный голос и то как он обзывал меня и дразнил.
У мамы кроме меня была младшая дочь Рита. Которая ненавидела меня с самого детства и конкурировала со мной за любовь матери и отца. Хотя никто и не скрывал, что я здесь как отброс и младшую дочь любят несравненно сильнее. К этому я тоже привыкла. Научилась ждать от людей меньше и тогда не будет разочарований. Особенно не ждать любви там, где ее нет, да и вообще не ждать. Жить тем, что есть сегодня. Быть здесь и сейчас. В тайне от матери я сделала себе такую татуировку на боку. Было адски больно, когда игла била по ребрам, но я вытерпела и мне нравилось, что на моем теле написано то, чем я живу. Мама заявила бы, что это страшный грех, но нигде в священном писании не было об этом написано.
Я привыкла улыбаться, когда мне было больно. Плевать, что все тело содрогается, а сердце перемалывает и раздирает на ошметки. И хочется заорать так, чтоб порвались голосовые связки. Только показать никому нельзя. Для всех остальных нужно улыбаться. Черта с два они увидят, как мне плохо и как мне иногда хочется сдохнуть. Притворяться я научилась еще в лицее. И не боялась боли. Могла подраться, отстаивала свое. Ходила в ссадинах, царапинах. Но зато никто не смел меня обидеть. И обязательная улыбка на губах. Никто и никогда не узнает, что смог задеть меня.
Но иногда меня разрывало…иногда я пряталась в заколоченном левом крыле дома и рыдала там навзрыд. Ведь боль как огонь. Ее не спрячешь, она выжигает внутренности и выплескивается наружу.
И только в рисовании, в своем маленьком уголке я могла спрятаться от большого мира.
- Мам, завтра ярмарка. Я бы хотела порепетировать…