В том времени не было лекарств. Вообще. Лечились исключительно травами и молитвой. Конечно, в связи с этим у нас с Аней не было отбоя от почитателей и посетителей. Но случались и в нашей жизни периоды, когда отсутствие медикаментов грозило здоровью и жизням смертельной угрозой.
После рождения Игнаши Аня тяжело болела. Послеродовые порывы, которые в далеком от нас двадцать первом веке очень быстро бы вылечили заживляющими мазями и уколами антибиотиков, грозили Ане тяжелыми последствиями.
-Подай с загнетки горшочек с зеленой лентой, - горячими от воспаления губами попросила меня супруга, когда жар ее тела можно было определить и без медицинского термометра.
Достав щепотку коричневого порошка из глиняного горшочка, Аня густо присыпала им гноящиеся раны:
-Теперь надо немного подождать, - успокоила она меня, виновато улыбнувшись больной улыбкой, - не тревожься, все будет хорошо!
И действительно, к утру матушке значительно полегчало, а уже через два дня Аня смогла вставать и даже делать легкую домашнюю работу.
Я поинтересовался, что за замечательное лечебное вещество моя травница успешно применила на себе.
- Это пленка маслят, собранных под Иванов день, - пояснила Аня, - меня бабушка научила собирать их, сушить и измельчать в порошок. Смешанные с порошком от «чертова пальчика», они хорошо заживляют раны и ссадины.
Про «чертовы пальчики» - белемниты я слышал еще во времена соломинского детства. А вот о целебном свойстве маслят узнал впервые. Уже позже, вернувшись в двадцать первый век, я узнал из интернетовской кладовой, что в пленке маслят ученые нашли линкомицин – антибиотик бактерицидной группы. Ха, «нашли» они, когда наши далекие предки применяли его за много веков до «открытия» этих медицинских псевдосветил с цифровыми микроскопами.
Страдающий от рождения хроническими заболеваниями, ЗДЕСЬ я меньше болел. Потому что был ближе к природе, ел здоровую пищу и дышал чистым воздухом?
-Кто любит природу, того Бог не оставит, – сказал в свое время равноапостольный Косьма Этолийский.
Так чем же мое пребывание в семнадцатом веке так прельщало меня?
Тем, что я как священник не принадлежал себе? В любое время дня и ночи кто-то врывался в мою жизнь, безцеремонно вторгаясь в дом, в спальню, в класс, и просил, умолял, требовал, пойти с ним (с ней) чтобы причастить умирающего, покрестить новорожденного, отпеть усопшего, образумить буйного.
Да, мне очень нравилось служить другим людям. И мне очень недоставало этого в том далеком цивилизованном веке с его взаимной подозрительностью, лживой недосказанностью и горделивой заносчивостью. Когда безкорыстное дело для ближнего оборачивалось его ненавистью к тебе, поскольку тот не понимал, какую «ловушку» ты ему выстроил, отказавшись принять деньги за оказанную услугу.
В Здобниковой не было замков на дверях, железных дверей, решеток на окнах и крепких заборов вокруг дома, не было участковых и полиции. Здесь все друг другу доверяли и помогали, отношения строились на совести и доверии. Без всяких социальных сетей и мобильной связи мы знали друг о дружке много больше, чем о самих себе.
Держала ли меня здесь любовь к Ане и Игнаше? Да, я очень любил своих близких. Случайно встретившись с Анютой, мы почувствовали друг к другу некие теплые чувства, накрепко связавшие нас воедино.
Однажды я поймал себя на мысли, что за несколько лет совместной жизни мы с женой ни разу не повысили друг на друга голос.
— Это потому, что наши сердца соприкасаются и слова им не нужны, - пояснила моя всезнающая травница, - любящие люди понимают друг друга сердцем и по взглядам. А когда сердца отдаляются друг от друга, то людям приходится кричать, чтобы их услышали.
ЗДЕСЬ люди были проще, доверчивее и наивнее…
Вспомнился один случай.
Позвали меня однажды освятить хатку старушки-вдовы в Пустоши под Полевым лесом. Большое когда-то поселение, располагающееся повыше нынешней деревни Кореневка, ко времени моего появления захирело и опустело. На выселках прозябали только три жилые хатенки с одинокими стариками, одна из которых старушка Грибанова и пригласила меня совершить традиционное ежегодное освящение жилья.
Прочитал я положенные по такому поводу молитвы, нарисовал кресты со страстями по четырем сторонам света и начинал окроплять помещение крещенской водой.