Вуане, который с важным видом держит микрофон, дает оркестру указания и советы. Но и он но может удержаться от желания танцевать и, передав микрофон Тони, важным, чопорным шагом делает несколько кругов. Под резким светом лампы в шумной толпе ярко блестят белые зубы.
В убежище, устроенном под навесом хижины, Зэзэ вынужден страдать в своем гамаке.
— Нужно танцевать, — говорит Вуане, вновь занимая свой пост. — Люди хотят видеть, как вы пляшете.
Каждый из нас исполняет коротенький номер и делает подарок музыкантам.
Вблизи, за стопой, снова раздаются звуки калебас. Женщинам надоело это соперничество. Через минуту разгорается борьба между неистовым бряцанием погремушек и стуком барабанов. Но все-таки это женский праздник. Тамтамы сдаются: кружок зрителей рассасывается, в ночи снова звучит только хор старух.
Праздник длится уже четверо суток. Мы знаем наизусть жесты охоты, корчевки кустов, приготовления пищи, войны… По деревне невозможно пройти без риска попасть в засаду к девушкам, охотящимся за подарками.
Нас беспокоит состояние Зэзэ — он по-прежнему горит в лихорадке. Танцы не доставляют нам никакого удовольствия. Мы бесцельно слоняемся но деревне. Коли, сидя на могиле предков, курит сигарету и болтает с одним из своих бесчисленных детей.
— Вы умеете чинить моторы, — говорит он. — Может быть, сможете привести в порядок и мой?
Жану и Тонн не надо говорить дважды — они оба залезают под капот автомобиля.
— Если мы тебе понадобимся, мы будем готовы в две минуты, — заявляет Жан. — После трех месяцев ожидания с камерой наготове можно, конечно, немного развлечься.
За ужином появляется Зэзэ. Он показывает, что нарыв вскрылся — добрый знак выздоровления.
— Мерси, — впервые говорит он по-французски.
Вечером мы снова записываем прибывший накануне тамтам, но в разгар работы движок останавливается. На этот раз ничего сделать нельзя: свеча окончательно вышла из строя. Нужно поискать другую в Масента. Тони, неутомимый ходок, тут же предлагает свои услуга.
Толпа старейший, женщин и детей сгрудилась в хижине вокруг нашей аппаратуры.
Коли приказывает принести на большой стол патефон и пластинки и усаживается в кресле.
Один из его боев крутит ручку. В благоговейной тишине раздается поскрипывание иголки. Патефон очаровывает гостей не меньше нашего магнитофона. Мы прослушиваем один за другим старинные вальсы, Люсьену Буайе, южноамериканские песни, Баха, Лаверна и очень старые записи Иветты Гильбер.
Мы только что легли, когда в комнату с сияющей улыбкой вошел Вуане.
— В Ковобакоро, совсем близко отсюда, только что умер знахарь. Надо сходить туда. В деревне уже нет ни одной женщины. Будут извлечены все мужские тайны, чтобы почтить память покойника, и вы сможете снимать.
Неожиданный случай. Наутро мы спрашиваем разрешения у Коли, так как эта церемония будет происходить в его кантоне. Он не только не возражает, но даже предоставляет в наше распоряжение двадцать носильщиков и обещает присоединиться к нам в Ковобакоро, чтобы все устроить.
После ужина мы возвращаемся в свою комнату. Оркестр калебас расположился прямо за стеной хижины, и мы вынуждены орать во все горло.
— Это становится ужасным! — заявляет Жан, растягиваясь на большой кровати.
Мы коротко обсуждаем завтрашнюю церемонию.
— Ты можешь быть уверен, что не все пойдет как по маслу! — кричит Тони из другого угла комнаты.
В этом мы не сомневаемся. Трудности еще не кончились. Это было бы слишком хорошо.
В небольшой комнатушке под навесом, которая отделена от нас тонкой перегородкой с небольшим окошком, Зэзэ и Вэго лежат в наших гамаках; как всегда, горит их лампа-молния.
Дверь из большой комнаты открывается.
Мы слышим, что в хижину вошел Вуане. Он не один. Мы различаем в тени крупный силуэт. Пользуясь общим праздничным настроением, Вуане выбрал себе среди двухсот жен кантонального вождя подругу на ночь.
Он подходит к двери и, сделав нам приветственный знак рукой, скромно закрывает ее.
Жан, уставший за последние дни, быстро засыпает.
Звуки погремушек постепенно стихают, старухи одна за другой расходятся по домам.
— Невероятно, — говорит Тонн, — уже почти можно разговаривать.
Я прикручиваю лампу-молнию, ставлю ее к степе у ножки кровати и ложусь рядом с Жаном.
Дребезжание калебас смолкло. Над деревней простирается осязаемая, полная шорохов тишина.
Я закрываю глаза.
Вдруг за самой стеной хижины раздаются звуки флейты. Мелодия трех нот. Ночная флейта Масента! Через минуту она уже в большой комнате, где спит Вуане. Затем ее переливы слышатся на крыше, прямо над нашей головой… Я сажусь на кровати. Жан продолжает спать.