Тут к нам подходит незнакомый старик. «Руководитель татуировки», — шепчет Вуане. Старик приказывает мужчинам удалиться в лес, резким топом бросает Вуане несколько отрывистых фраз и уходит.
Мы остаемся одни. Вуане посерел от ужаса.
— Старик сказал, что это я привел вас сюда, что я должен умереть и вы тоже.
Мы с Жаном смотрим друг на друга.
Нас трое безоружных. Невозможно предвидеть, что нас ждет. Прежде всего не следует проявлять пн малейшей нервозности. У нас есть только одно средство произвести на них впечатление: оставаться спокойными.
Жан встает, точными движениями заряжает свою «лейку» и, приложив глаз к видоискателю, ждет.
Вокруг нас возникает шум, он усиливается, хотя площадь по-прежнему пуста. Я чувствую покалывание в сердце.
— Готово, — бормочет дрожа Вуане, — сейчас они нас убьют.
В одну минуту мы окружены тома. Их, должно быть, около трехсот. Они невозмутимы, и это пугает меня больше, чем ярость, которую мы только что видели на их лицах. Фиштэ флегматично делает снимок за снимком. После долгого молчания кантональный вождь переводит мне слова старика.
— Если вы останетесь здесь, — говорит он, — люди также останутся вокруг вас. Вы не сможете пошевелиться. Вы не получите ни хижины, ни огня, ни воды.
Вуане умоляет нас не настаивать:
Теперь нам нужно уйти, патрон, нужно уйти.
К сожалению, мы вынуждены отступить и уходим, окруженные дюжиной мужчин. Они провожают нас, не говоря ни слова, до первой деревни и, лишь расставаясь, коротко прощаются:
— Гериа… Гериао…
Время от времени нам встречаются группы тома; они, без сомнения, знают обо всем, что произошло. Некоторые посматривают на нас иронически, другие, напротив, с сочувственным видом протягивают руку для принятого у тома приветствия.
Смеркается. Вконец усталые, мы вынуждены остановиться в деревушке задолго до Тувелеу. Тони как раз готовился выйти оттуда. Он достал магниевые лампы и так убежден в нашей удаче, что, кроме ламп, набрал подарков для жителей Тувелеу и, чтобы отпраздновать завершение фильма, несколько литровых бутылок вина, камамбер и колбасу — яства, которых мы давненько не видели.
Глубокой ночью нас будят стопы Жана. Он дрожит от озноба и жестокой боли в животе. Он так корчится от боли, что мы вынуждены положить его на циновку — невозможно оставить его в гамаке. Затем у него начинаются приступы рвоты и страшный понос. Мы шарим в аптечке. На всякий случай даем ему болеутоляющее.
До утра он продолжает стонать, кататься по циновке, а мы ничем не можем ему помочь. Вуане в страхе твердит одно и то же:
— Это люди Согуру… Патроп, они его отравили!
Мы решаем нести Жана в гамаке, но в момент отправления он чувствует себя немного лучше и энергично отказывается. Мы ненадолго задерживаемся, чтобы понаблюдать за переноской. Жан идет впереди в сопровождении Вуане.
В пятистах метрах от деревин у него спова начинается приступ неукротимой рвоты. Мы с Тонн поддерживаем его за руки и медленно ведем вверх но длинному склону, оканчивающемуся у входа в Тувелеу. Вся деревня, молчаливая и встревоженная, собирается у нашей хижины.
Мы укладываем совершенно обессиленного Жана на циновке, завертываем его в пуховое одеяло. Мы понятия не имеем, чем он болен, и не в состоянии его лечить.
Из священного леса, задыхаясь, приходит старый Зэзэ. Он осматривает Жана, очень нежно ощупывает его и после короткого разговора с Вуане исчезает. Через несколько минут он возвращается, со строгим лицом закрывает дверь и вынимает из складок своего бубу продолговатый хлопчатобумажный мешочек. Не без труда он извлекает оттуда сосуд из обожженной глины, покрытый запекшейся кровью и мелкими ракушками, откупоривает его, погружает в него палочку и слизывает беловатую клейкую жидкость, распространяющую тошнотворный запах. Он хочет этим показать, что бояться нечего.
Мы трясем Жана.
— Старый Зэзэ даст тебе сейчас лекарство, — объявляет Вуане.
Жан еле слышно спрашивает мое мнение:
— Ты бы это выпил?
— Я думаю, что больше ничего не остается. Как знать…
Мы поддерживаем его, чтобы он мог принять питье. Он открывает рот, проглатывает и делает страшную гримасу.
— Мерзко, — шепчет он. — Если я не подохну от этого…
Болезненные схватки, утихнув на короткое время, возобновляются с новой силой, и Жан слабеет с каждой минутой. Топи и я решаем отнести его в гамаке к дороге, а там устроить на грузовик, идущий в ближайший поселок, где есть европейцы.