Вставала луна, и человек, поднимающийся к небу вместе с ней, все отчетливее осознавал собственную ничтожность. Я уже не чувствовал себя личностью. Оболочка, в которой находилось мое тело, лишенное ощущений, двигалась вперед, ее влекло безымянной силой, казалось, черпающей энергию из самой луны. Меня несло, как пену на гребне волны. Я не мог не подчиниться повелевавшему мною закону, как не мог перестать дышать. Не горная лихорадка играла в моей крови, но горная магия. Не нервное возбуждение гнало меня вперед, но притяжение полной луны.
Скалы сомкнулись у меня над головой, образовав арку, мне пришлось пригнуться и идти на ощупь, не отрывая рук от стены. Но вот я вынырнул из тьмы на свет, и передо мной, серебряно-белые, возникли пики-близнецы Монте Верита и между ними вырубленный в скале монастырь.
Впервые в жизни столкнулся я с нагой красотой. Забылась цель моего прихода на вершину, озабоченность за жизнь Виктора, страх перед облаками, весь день преследовавший меня. Мое путешествие завершилось. Исполнилось заветное желание. Время остановило свой бег. Я не думал о нем. Я лишь стоял и смотрел на застывший под луной монастырь.
Не знаю, как долго я не шевелился, не помню, когда на башне и стенах что-то изменилось, но внезапно на них появились фигуры, которых не было раньше. Они стояли друг за другом, с четко очерченными на небесном фоне силуэтами, недвижимые, словно вырубленные из камня изваяния.
Я находился слишком далеко, чтобы разглядеть их лица. Одна фигура замерла отдельно на открытой площадке башни. Накидка, может саван, покрывала ее с головы до ног. Тут же мне вспомнились древние сказания о друидах, ритуальных убийствах, жертвоприношениях языческим богам. Эти люди поклонялись луне, полная луна сияла в небе. Какую-то несчастную намеревались сбросить в пропасть, и я становился невольным свидетелем этого действа.
Мне и раньше приходилось знавать страх, но ужас — никогда. Сейчас же его леденящая рука сжала мне сердце. Я упал на колени в тень расселины, ибо они, несомненно, видели меня в бледном свете луны. Но вот они воздели руки к небесам, до меня донесся глухой рокот, постепенно набирающий силу, разрывающий вечное молчание Монте Верита. Голоса их отражались от скальной тверди, поднимались и таяли в вышине, все они, как один, повернулись к полному диску луны. Не жертвоприношение лицезрел я. Не ритуальное убийство. Но хвалебный гимн.
Я прятался в расселине, в стыде и невежестве забредшего в святилище, о существовании которого не подозревал, а голоса звенели в моих ушах, неземные, вселяющие ужас, но непередаваемо прекрасные. Я обхватил голову руками, закрыл глаза, пригнулся так низко, что почувствовал лбом холод скалы.
Но наконец мощь хвалебного гимна начала спадать. До шепота, до вздоха. И вновь на Монте Верита воцарилась тишина.
А я все еще не решался пошевельнуться. Руки прикрывали голову. Лицо прижалось к земле. Я не стыдился охватившего меня ужаса. Я затерялся меж двух миров. Мой собственный исчез, к их я не принадлежал. Я мечтал о том, чтобы оказаться в спасительном море облаков.
Ждал, не поднимаясь с колен. Потом медленно, осторожно повернулся и взглянул на монастырь. Стены и башня опустели. Фигуры пропали. И облако, черное и зловещее, наползло на луну.
Я встал. Взгляд мой не отрывался от стен и башни. Теперь, при спрятавшейся луне, там все вымерло. Может, ничего и не было, подумалось мне, ни фигур, ни пения. Может, их вызвали к жизни мои страх и воображение?
Я дождался, пока из-за облака показалась луна. А затем, набравшись смелости, достал из кармана письма. Не знаю, что написал Виктор, но приведу текст моего письма:
«Дорогая Анна!
Неисповедимая воля провидения привела меня в деревню на Монте Верите. Там я нашел Виктора. Он тяжело болен, думаю, он умирает. Если Вы хотите черкнуть ему весточку, оставьте ее у стены. Я все передам Виктору. Должен предупредить, что вашей обители грозит опасность. Жители долины испуганы и рассержены, потому что исчезла одна из их женщин. Они, похоже, поднимутся на Монте Верите, неся с собой смерть и разрушение.
Особенно хочу подчеркнуть, что и Виктор, и я всегда любили и думали о Вас».
И расписался внизу.
Я направился к стене. Подходя, я уже различал узкие окна-бойницы, о которых много лет тому назад говорил мне Виктор, и мне подумалось, что через них за мной могут наблюдать десятки глаз.
Наклонившись, я положил письма у подножия стены. В то же мгновение стена подалась от меня, сквозь брешь ко мне потянулись руки, схватили, бросили на землю, сомкнулись на шее.
Перед тем как потерять сознание, я услышал мальчишечий смех.
Я очнулся, как от толчка, вернулся в реальный мир из черных глубин беспамятства и сразу почувствовал, что я не один. Кто-то находился рядом, всматриваясь в мое лицо.
Я сел и огляделся, замерзший, окоченевший. Принесли меня в келью длиной футов в десять, и бледный дневной свет сочился сквозь узкую прорезь в каменной стене. Я взглянул на часы. Без четверти пять. Должно быть, я пролежал без сознания чуть больше четырех часов и над монастырем занималась заря.
Злость охватила меня. Я чувствовал себя обманутым. Крестьяне врали мне, врали Виктору. Грубые руки, схватившие меня, мальчишечий смех, услышанный мной, принадлежали им. Хозяин дома и его сын обогнали меня на горной тропе и затаились, ожидая моего прихода. Они знали о потайном лазе в стене. Долгие годы они водили за нос Виктора, а теперь принялись за меня. Что двигало ими, известно разве что богу. На грабеж не похоже. Кроме одежды, у нас ничего не было. Келья, в которую я попал столь таинственным способом, была совершенно пуста. Ни единого намека на присутствие человека, лишь каменные стены, пол, потолок. Почему-то меня не связали. Отсутствовала в келье и дверь. Выход был свободен, длинная прорезь, похожая на окно, но пошире, сквозь которую мог протиснуться человек.
Я сидел, ожидая, пока станет светлее и отойдут руки, ноги, плечи. Рассудок подсказывал мне, что спешить не следует. Попытайся я сразу выйти из кельи, я мог споткнуться в сумеречном свете, упасть и потеряться в лабиринте уходящих вниз ступеней.
Злость моя нарастала, по мере того как ночь уступала место дню, но одновременно меня охватывала безысходность. Как мне хотелось лицом к лицу столкнуться с этим крестьянином и его сыном, пригрозить им, даже подраться, если возникнет такая необходимость. Второй раз им не удалось бы захватить меня врасплох и швырнуть на землю. Но вдруг они ушли и оставили меня в этой келье, не указав выхода? Что, если подобную шутку они проделывали со всеми незнакомцами, бессчетные годы, до них так же поступал старик, до того — многие другие, заманивая сюда женщин из долины и затем обрекая жертвы на голодную смерть? Чтобы хоть как-то успокоить себя и не впасть в панику, я потянулся за сигаретами. Несколько затяжек привели меня в чувство, вкус и запах табачного дыма принадлежали к хорошо знакомому мне миру.
И тут я заметил фрески. Нарастающая яркость проникающего сквозь окно-бойницу света выдала их мне. Не грубые, примитивные рисунки необразованных крестьян, не священная мазня религиозных фанатиков, убежденных в истинности догматов веры. Фрески наполняла жизнь и энергия, и, хотя повествовали они о легенде мне незнакомой, основным их мотивом являлся культ луны, искусно выписанной на потолке. Но каким-то невероятным ухищрением автора фресок глаза лунопоклонников, вырисованные со сверхъестественной четкостью, смотрели вниз, на меня, а не на потолок. Я докурил сигарету и отвернулся, но по-прежнему ощущал на себе их взгляды, и мне начало казаться, что я вновь нахожусь по ту сторону стены и за мной следят сквозь окна-бойницы.
Я встал, затоптал окурок и решил, что неизвестность лучше пребывания в одной келье с образами лунопоклонников. Я двинулся к выходу и тут услышал вчерашний мальчишечий смех, более мягкий, но такой же насмешливый. Этот чертов мальчишка…
Я протиснулся в щель в скале, крича и проклиная его. Меня не пугал даже нож, окажись он у того в руке. И мальчишка действительно стоял, ожидая меня, прижавшись к стене. Я видел блеск его глаз, короткостриженые волосы. Я ударил его по лицу, но промахнулся. Смеясь, он метнулся влево. И тут выяснилось, что он не один. За его спиной стояли еще двое. Они набросились на меня, повалили на землю, и, хотя я сопротивлялся изо всех сил, мальчишка уперся коленом мне в грудь, сомкнул руки на моей шее и улыбнулся.