Схоластика Клчованицкая оказалась легка на помине — именно в этот момент она ввалилась в кухню!
Кламовы и Иванчик окаменели.
Новая гостья никак не ожидала встретить здесь Веронику Амзлерову — единственного человека, которого она побаивалась. Всем было известно, что у толстухи язык как бритва.
— Эге, мы тут о волке, а волк за гумном! — весело вскричала хозяйка ларька. — А я рассказываю Кламовым, какую сплетню ты пустила по Дубникам! Будто они велят своему сыну увиваться за твоей дочкой… Ну как, Схоластика, правда это?
— Правда, Вероника, — не смутилась председательница Ассоциации католических женщин, усаживаясь на стул, который принес ей Тонько. — Но я пришла по другому делу.
— Значит, не из-за "ягодки, которая созрела не для нищего"? — удивленно пропела Вероника.
— С тобой мне вообще не о чем говорить.
— Смотри, не прокисла бы твоя сладкая ягодка, Схоластика, — твердо и холодно проговорила Вильма Кламова. — Приглядывай за ней хорошенько! Как бы не пришлось тебе самой предлагать ее какому-нибудь нищему. Запомни это!
Но председательница не обращала внимания на подобные колкости, когда речь шла о святом деле.
— Я пришла насчет вашего Тонько. Завтра утром муж едет в Трнаву с Донбоско и может прихватить Тонько. Пусть отцы-иезуиты поглядят на ребят.
— Я не поеду, — хмуро заявил Тонько.
— Ты посмотри, Вильма, как он злобно глядит на меня!
— Да ведь ты же его обидеть хочешь, — объяснила Вероника.
— Тонько! — прикрикнула Вильма.
— Нет, наш Тонько окончит в Дубинках школу, а потом будет ездить в Братиславу в промышленное училище, — сказал Ян Иванчик то, что должен был сказать, но не сказал отец Тонько.
— Так будет лучше, — поддержала мужа Цилька.
Тонько спрятался за спину зятя, чтобы чувствовать себя в большей безопасности. Он решил, что теперь все обойдется. Но мать его была другого мнения.
— Ты пойдешь туда, куда я тебе прикажу, — Вильма схватила сына за руку. — А вы, — обернулась она к дочери и зятю, — когда заимеете своего сына, может посылать его в промышленное училище.
— Я не хочу быть священником! — заплакал мальчик.
— И правильно, Тонько, — Вероника Амзлерова встала со стула. — Пусть отдают сыновей в священники те, у кого на совести много грехов!.. Клчованицкий Пиус будет салезиаицем, Клчованицкий Донбоско — иезуитом, вот они вдвоем и замолят всю подлость родителей… Тьфу!
Хозяйка ларька сплюнула, буркнула "прощайте" и вышла из кухни. Ей было тошно смотреть, как ребенка вербуют в монастырь.
— Ну и свинья! — облегчила свою душу Схоластика.
— Я в Трнаву не поеду, так и знайте, а отвезете — все равно убегу, вам же будет стыдно, — заявил Тонько.
Вильма, как дикая кошка, кинулась к своевольному мальчишке и стала лупить его по лицу, по голове — где попало.
— Не бейте его! — умоляла Цилька.
— Не бей хоть по голове! — простонал Венделин Кламо.
Когда буря утихла, Ян Иванчик обратился к святошам:
— Интересно, что сказал бы праведный господь бог, увидев, как мать избивает сына только за то, что тот не хочет идти в монастырь.
— Пусть не поминает имя божие тот, кто в него не верит, — отрезала председательница тоном старого каноника.
У Тонько шла из носу кровь. Он размазывал ее по лицу и жалобно причитал:
— Не от-да-вайте меня в монастырь, лучше убейте до-о-ма!
Цилька не выдержала:
— Всегда вы так, тетушка Клчованицкая! Стараетесь только себе получше сделать. И нашу мать для того уговариваете отдать Тонько в монастырь, чтобы охотнее пошел ваш Донбоско!.. Боитесь, что ему там без товарища скучно будет!
Схоластика Клчованицкая была в этот момент похожа на вора, пойманного с поличным, но попыталась разыграть оскорбленную добродетель.
Чувствуя поддержку сестры, Тонько снова заплакал.
Вильма всплеснула руками.
— Да не хнычьте вы, ради бога! Разбудите Аиульку!..
Услышав имя дочери, Цилька бросилась в комнату.
Схоластика Клчованицкая, собравшаяся было домой, уселась снова. Она была довольна, что ей удалось нарушить мир в этой дружной семье. Ян Иванчик, подавив в себе желание сказать ей какую-нибудь грубость, насмешливо проговорил:
— Уж не платят ли вам за услуги трнавские отцы-иезуиты, пани Клчованицкая? Вы так рьяно вербуете мальчишек в монастырь, будто состоите у иезуитов на жаловании.