— Дураки дурака слушают!
— На страж! — рявкнул в этот момент репродуктор.
Улица так и покатилась со смеху.
Потом кто-то, судя по голосу — Габриэль Гранец, объявил, что директор средней школы, капитан глинковской гарды Андрей Чавара расскажет о международном положении.
Линдавская улица удвоила внимание.
— Настал момент рассчитаться с самым опасным нашим врагом… — начал гардист и скрипучим голосом слово в слово повторил утреннюю речь шефа пропаганды.
Ян Иванчик скинул было пиджак, но тут же снова накинул его на плечи — вся рубаха у него взмокла от пота.
— Назначаю сбор дубницких гардистов сегодня, в шесть часов, в помещении гарды, — надрывался Чавара.
— Это еще что за помещение?
— Бывший спортивный зал, — объяснил Тонько. — Уже и вывеску рисуют…
На улицу вышла Цецилия Иванчикова.
— Мы завесили окно стеганым одеялом, а дверь — покрывалом с кушетки, — сказала она. — Только после этого Анулька смогла уснуть. — Цилька с ненавистью посмотрела на громкоговоритель. — Трубит, как слон.
— Вечером я посмотрю, где здесь проволока потоньше, — сказал Ян.
— Я помогу вам, зять.
— Что вы задумали? — ужаснулась Цилька.
Командира гарды сменил Габриэль Гранец.
— Местная нотариальная контора доводит до сведения населения, — видимо, читал он, — что по приказу высшего интендантского управления никто не имеет права хранить в своем доме более четверти килограмма муки любого сорта, более трех четвертей килограмма свиного сала, более четверти килограмма мака из расчета на едока в месяц.
— Вот оно значит как! — прорычал Мего.
— Слышишь, Веидель? — прогудел Шенкирик.
— А у нас и половины того нет, — признался железнодорожник.
— Хорошо бы прикупить да припрятать, — проговорила Цилька.
— Через три дня начнутся обыски, — продолжал Гранец.
— А господ это касается? — спросил кто-то громовым голосом с другой стороны улицы.
Все оглянулись.
— Литр вина в месяц! — снова проговорил тот же голос. — Да пиаристы помрут от жажды!
Линдавская улица хохотала.
— Кто не имеет дома работы, может записаться в городской нотариальной конторе и поехать на работу в Германию, — читал Гранец.
— Получит железную медаль! — не унимался кто-то.
Виноградарь Михаил Шнопсер, который жил напротив Кламо, открыл в этом году шинок. Ехидные замечания неслись из окон шинка.
— Кто это без конца кричит оттуда? — спросил Иван-чик.
— Так могут орать в Дубинках только трое: Шимон Кнехт, Алоиз Транджик и Петер Амзлер, — проговорил железнодорожник на ухо зятю. — Едва ли это полицейский или винодел; значит — сторож.
— Половину денег получит сам завербовавшийся в Великогерманском рейхе, а половину — его супруга, которая останется дома в Словакии, — продолжал Гранец.
— Хайль Гитлер! — заревел сторож в окне шинка.
— Кто весной заказывал купорос для опрыскивания винограда, пусть немедленно внесет деньги и получит его у председателя союза виноградарей Бонавентуры Клчованицкого.
Виноградари, как по команде, подняли голову к небу. Погода стояла сухая, хорошая, виноград не болел, стоит ли опрыскивать? Люди чесали в затылках.
Иванчик старался стоять на одной ноге — больную ногу невыносимо ломило.
— Доводим до сведения уважаемых жителей города, что пан Гейза Конипасек открывает в Дубниках большой винный магазин.
— Э-ге! — заблеял Мего.
— Ну и ну! — прогудел Шенкирик.
— Бесстыдник! — закричал Амзлер.
— Фирма Гейза Конипасек будет предоставлять кредит виноградарям, не имеющим своего пресса, бочек и погребов, в размере двух третей прошлогоднего урожая, если они дадут письменные обязательства сдавать упомянутой фирме под пресс весь свой виноград.
— Хитро придумано!
— Знают толк в делах!
— Светковича кондрашка хватит!
Откуда-то с Костельной улицы надвигалась гроза. Ветер рвал листья с деревьев, гнал по небу облака, поднимал пыль.
— На страж! — загрохотало радио.
Ударил гром, и люди разбежались по домам. Тонько Кламо быстро достал из-под крыши сарая длинный шест, которым сбивали гусениц с деревьев, привязал к нему острый нож и, дотянувшись до провода, обрезал его. Концы провода он связал веревкой.
Репродуктор замолчал.
К вечеру небо над Дубинками затянуло еще больше. Тьма опустилась раньше обычного, да такая густая, что уже в семь часов пришлось зажечь свет. Небо прорезали ядовито-желтые ветвистые молнии, гремел гром. После такой устрашающей световой и звуковой подготовки последовала лобовая атака: хлынул сильный, освежающий летний дождь.