Пока мы скакали по просторам Франции (которая, правда, оказалась почему-то не Францией, а не то Аквитанией, не то Аквилегией, не то Лимузином, не то вообще Нормандией-Неман), а потом переплывали Ла-Манш (который на поверку тоже оказался каким-то Па-де-Кале), я все пытался представить, как именно мамочка моя названная Беренгария отреагирует на известие о своем внезапном вдовстве? Воображение то рисовало мне истерику с возможной попыткой мордобоя и воплями "Но ты же клялся! Ты же обещал!", то неуемные восторги, быстро переходящие в бурную постельную сцену… Но, честно говоря, я и сам не знал, какой из этих двух вариантов меня больше напрягает…
Нет, если уж совсем откровенно, то с Беренгарией тогда, на охоте, конечно, все было классно… Но вот я думаю — а оно мне надо? Маша-то моя однозначно лучше. Да и потом: напороться на обвинение в связи со своей матерью — хотя любому здравомыслящему человеку ясно, что она мне не мать! — удовольствие ниже среднего. Тем более что здравомыслящих тут не так чтоб много. Нет, ну я-то, понятно, кремень, но то, что бабы ничего скрывать не умеют органически, знает любой мужик, который видел женщин больше трех раз в жизни! Спалимся, как пить дать — спалимся… в прямом и переносном смысле. Тут за такие художества реально сжечь могут. Ну а драка коронованных особ изрядно подрывает престиж правящей династии. А мне теперь и об этом думать надо — король, всё-таки! Так что все эти дела с Берей надо будет как-то закруглить по-хорошему… ну, да ладно, приеду — разберусь…
Но то, что произошло в Лондоне, сразило меня наповал, убило, закопало, и водрузило над могилкой нехилый такой обелиск. В окружении одетых в черное придворных — ничего себе, оказывается, все уже в курсе? — Беренгария с абсолютно невозмутимым лицом выслушала мое сбивчивое: "Матушка, я… в общем, не успели мы… Ваш супруг, мой отец король Ричард, испустил дух… ", а затем соизволила с царственной холодностью произнести:
— Крепитесь, дорогой Робер! Это невосполнимая утрата для всех нас. Но, прежде всего, мы должны помнить о долге, а посему, чтобы не отвлекать вас от государственных дел, сын мой, я осмелилась сама приказать подобающим образом убрать покои и пошить нам траурные одеяния…
После чего заявила, что ей надо помолиться о душе столь рано почившего обожаемого супруга, и удалилась, оставив меня абсолютно охреневшим и здорово обиженным. Я тут весь извелся, думая, как бы намекнуть ей помягче, что лучше нам остаться друзьями, а она?! Типа — мы только знакомы? Спасибо тебе, Рома, за Ричарда, а теперь можешь быть свободен?..
Поговорить с глазу на глаз нам удалось только ночью. Я думал, она сама, чтобы загладить свое поведение, найдет возможность увидеться без посторонних, но прождал зря. Что она вообще о себе воображает?
Когда я вошел в ее спальню, она сидела в кресле у почти потухшего камина.
— Рада, что вы вернулись, друг мой — я очень волновалась, пока вас не было… Ну, что же вы стоите, присаживайтесь поближе к огню! — и кивком указала на соседнее кресло.
Видимо, у меня на лице было все написано, потому что она покачала головой и тихо сказала:
— Я вижу, вы чем-то рассержены или огорчены?
Я еще не решил, стоит ли ей прямо сейчас сказать все, что я о ней думаю, или подождать, как она вздохнула и произнесла:
— Вы будете великим королем, Робер, я уверена… Но вы будете менее уязвимы для своих недоброжелателей, если научитесь не так открыто выражать перед всеми свои чувства. Ведь, к сожалению, врагов у вас с каждым днем будет все больше, и далеко не все они встретятся вам в честном поединке на поле брани. Я не призываю вас к обману, я всего лишь напоминаю об осторожности… Вы слишком дороги для всех нас, чтобы позволить вам без нужды подвергать себя опасности!
Это она что типа так извиняется, что ли? Нет, определенно, с Маней куда проще! А матушка моя названная между тем продолжала: