В понедельник второй недели кто-то ставит мне подножку в столовой, и я падаю на пол. Моя тарелка с ростбифом и картофелем разлетается по всей столовой, это зрелище приносит мне аплодисменты и прозвище “Говяжья каша» от нескольких второкурсников у которых видимо проблемы с фантазией, и которые так-же одержимы Сэйнтом и его командой.
В ту среду меня запихивают в подсобное помещение, и мне приходится ждать, пока не появится уборщик, чтобы выпустить меня.
В субботу я просыпаюсь и обнаруживаю мешки с мусором, сваленные возле моей комнаты в общежитии, с сюрпризом, а точнее большим количеством презервативов и средств женской гигиены.
На этот раз мне не так повезло, все что лежало в мусорном пакете уже было кем-то использовано.
Если бы не Алондра и ее друг Генри, я не думаю, что смогла бы вынести такое насилие. Однако Лони доказывает, что она действительно хороший друг. Она сидит каждый прием пищи со мной и даже начала ходить со мной на некоторые мои занятия. Она как живой щит, добровольно вставшая между мной и дерьмом, летящим в мою сторону.
Генри тоже оказывается довольно приличным парнем.
Он довольно тихий и не слишком много говорит о себе. Достаточно хорош собой, чтобы я подумала, что он должен быть среди популярной группы, а именно группы Сэйнта и тех, кого он считает достойными, но он говорит мне, что ненавидит этих гребаных парней до глубины души. Он не говорит мне, почему, и я не могу вытянуть причину из Алондры. Она на удивление молчалива, когда речь заходит о Генри, что делает ее еще более крутой в моих глазах.
Девушка отчаянно предана своим друзьям.
В конце моей второй недели ада мы втроем сидим во дворе, греясь на позднем летнем солнце, прежде чем наступит осенний холод. Я обнаружила, что в пятницу днем в кампусе тихо. У тонны наших одноклассников поблизости есть пляжные домики, или по крайней мере у их семей. Поэтому все они бегут по выходным на дикие вечеринки, на которые меня, вероятно, никогда не пригласят.
Не то чтобы у меня был какой-то интерес к посещению, потому что кто знает какая новая пытка ждет меня за пределами кампуса. Вместо этого я наслаждаюсь покоем, который нахожу по выходным, когда мои мучители слишком заняты своей сказочной жизнью, чтобы беспокоиться обо мне.
— Ты останешься здесь на эти выходные, Лони? — спрашивает Генри, лежа на спине в траве.
Он наклоняет голову, чтобы посмотреть на нее, но не утруждает себя тем, чтобы задать мне тот же вопрос. Хоть я и не возражаю. Ни для кого не секрет, что мне некуда идти.
Прищурившись, она смотрит на него и качает головой.
— Нет. Я думаю, что останусь здесь и заставлю Мэл учиться со мной.
Она слегка поворачивает голову, бросая на меня умоляющий взгляд.
— Я буду умолять, если придется. Мой отец убьет меня, если я принесу домой что-нибудь меньше, чем оценку «Б»
С трудом сглотнув, я киваю.
Я люблю ее. Я действительно так думаю. Сначала я боялась, что она подвергнет себя риску плохого обращения к ней, общаясь со мной, но, к моему удивлению, ее популярность похоже не пострадала. Люди все еще ищут ее, чтобы рассказать о ее отце, и ее все еще приглашают потусоваться с другими популярными детьми, хотя она никогда не соглашается.
— Да, я вероятно тоже останусь в кампусе, — говорит Генри, кивая. — Не то чтобы в последнее время я получаю мало приглашений на оргии Отряда Придурков, но ехать никуда не хочется.
Хотя я почти уверена, что он шутит, я не могу не выпалить: — Оргии? Правда?
Он качает головой и смеется.
— Нет… Я имею в виду, во всяком случае, ничего такого, что я мог бы подтвердить. Просто ходят слухи.
— Ну, они могут трахать друг друга, мне все равно, — выплевываю я. — До тех пор, пока это будет занимать их время.
Лони и Генри оба смеются, но я совершенно серьезна. Сэйнт, Лиам и Гейб могут все идти на хуй, и мне на самом деле все равно, как они решат заняться сексом или с кем они это сделают.
— Как ты думаешь, кто бы победил? — спрашивает она смеясь.
— Сэйнт конечно, — отвечает он. — Эго этого чувака не потерпело бы, чтобы все было по-другому.
Я улыбаюсь и закрываю глаза, чувствуя легкость и почти удовлетворение.
Почти.
Мне было трудно обрести душевное спокойствие с тех пор, как Сэйнт пригрозил мне в тот первый день. Он преследует мои мысли, как надоедливая песня, которую я просто не могу выбросить из головы. Я повторяю его слова снова и снова, как будто в них есть какой-то скрытый смысл, хотя то, что он сказал, было чертовски понятно.