Сорен начал двигаться быстрее, и с финальным толчком, который заставил ее ахнуть, он кончил в нее, погрузился, бесконечно изливался в нее, пока она содрогалась вокруг него и дрожала под ним. После оргазма он задержался в ней, упиваясь ее поцелуями. Наконец он покинул ее тело, и из нее вытекла смесь крови и спермы.
Сорен снова опустился на колени между ее бедрами. Он припал к ее саднящим внешним лепесткам, к все еще пульсирующему клитору. Она снова поднялась и рухнула. Когда Сорен поцеловал ее в этот раз, она ощутила вкус крови.
Он проник пальцами в ее нежное лоно. Вскоре он снова навис над нею, снова проник в нее, снова трахал ее. Их первый раз можно было назвать занятием любовью. Второй раз его не заботили никакие тонкости цивилизованного секса. Он трахал ее жестко, беззастенчиво, трахал, словно у него не будет другого шанса трахнуть ее снова, по эту сторону ада и рая, и он воспользуется ею по полной, даже если это убьет их обоих.
После его второго оргазма внутри нее, он вышел и смотрел на ее обнаженное, кровоточащее тело. Рубцы и синяки покрывали ее спину. Порезы покрывали стопы. Ее лоно ощущалось разорванным от его толчков. Сегодня она кончила четыре раза, и по его взгляду кое-что поняла.
Сегодня вечером он только начал причинять ей боль.
Снова в игру вступила трость. Затем флоггер. Он отстегнул ее от кровати и поставил на четвереньки, погрузился в ее все еще кровоточащее тело, пока она удерживала себя одной рукой за изголовье, а второй рукой вцепилась в простыни. Его ладони скользили по ее избитой спине, бедрам и ногам. Он схватил ее за затылок и держал, пока вколачивался сзади. В его руках она ощущала себя собственностью, порабощенной, захваченной и подчиненной.
Она потеряла себя в ночи, перестала быть Элеонор, перестала быть человеком с разумом и собственной волей. Она была Его, и Он стал ее единственной личностью. Если бы кто-то спросил, кто она, последовал бы ответ: «Я Его». Он вонзил в нее четыре пальца, больше, чем она думала, что могла принять. И все же она приняла их и затем снова его, потому что в этом вопросе он не предоставлял ей выбора.
- Сколько ты еще можешь принять? - спросил он и опрокинул ее на живот.
- Я приму все, что вы хотите мне дать, - ответила она. Секс и порка довели ее до предэкстатичного состояния покоя и блаженства. Боль оглушила. Она почти не чувствовала свое тело. Она словно парила над кроватью. Тяжелейшие удары флоггера щекотали ее. Самые яростные удары тростью немного жалили. Сорен уложил ее на живот и снова погрузился в нее. Шестнадцать лет он воздерживался от секса. Он казался настроенным наверстать упущенное время за одну ночь. Пусть. Пусть он трахает ее, пока ни один из них больше не сможет двигаться. Она умоляла испить из этой чаши. И она будет пить, пока не подавится вином его тела и его садизмом. Она будет пить, пока не утонет в нем.
Сорен трахал ее в четвертый раз, останавливаясь каждые несколько секунд, чтобы кусать ее спину и плечи. Затем он опустился на колени возле ее бедер и тонкой тростью оставлял полосы огня на ее коже в месте соприкосновения. Она никогда не мечтала о том, как он будет пороть ее будучи внутри нее. Ей никогда не стоит сомневаться в его садизме. Она больше никогда не будет в нем сомневаться. Пока он вколачивался в нее долгими, жесткими толчками, он говорил с ней, говорил, как гордится тем, что она принадлежит ему, насколько ценной собственностью она была, как она угодила ему, больше чем он смел мечтать, как он всегда будет ее любить и никогда не отпустит.
К рассвету она не могла принять больше. К рассвету он не мог дать ей больше. Он сгреб ее тело, усыпанное синяками от плеч до колен как спереди, так и сзади, и обнимал ее.
Они не обсуждали произошедшее. Что они могли друг другу сказать? Он показал ей свою душу. Она отдала ему свое тело. Они соединили свои тела, и теперь незыблемая связь объединила их вместе. И ничего не могло разъединить их, потому что ничто не могло их сломать.
Когда она проснулась следующим утром, к ним в кровати присоединилось солнце.
Элеонор поморщилась, когда потянулась на простынях. Ее ступни пульсировали. Несомненно, в коже до сих пор были осколки стекла. Плечи и спина болели так, словно ее растягивали на дыбе. Груди и соски саднило, и они были припухшими. Внутри все болело и ныло. Она не могла припомнить, когда испытывала столько боли.
Это было лучшее утро в ее жизни.
Сорен открыл глаза и посмотрел на нее, будто пытался вспомнить, где он видел ее раньше. Она поцеловала его. Он ответил на поцелуй.