— Пошто убиваете? Пошто?
Вслед за нею вскочила и Малуша, она бросилась к отцу и тоже закричала.
Сварг и Бразд отпустили брата Микулу.
— Пойдем! — сказал Сварг.
— Идем! — махнул рукой Бразд.
Они еще потоптались на месте, потом повернулись и, громко хлопнув дверью, вышли из жилища.
— Что это было? — спросила Виста. — Почему они хотели тебя убить?
— Молчи! — ответил Микула. — Молчи, Виста, молчи и ты, Малуша. Никто меня не убьет. Ложитесь спать, спите…
Они отошли к помосту, а Микула сел у огнища, склонил голову на руки и засмотрелся на уголья, которые таинственно, с легким треском дотлевали на камнях.
Из его опечаленных глаз выкатилось несколько слезинок, из груди вырвался стон.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Гора, как и предградье с Подолом, просыпалась рано, до восхода солнца. Как только ночная стража заканчивала свою вторую смену, приходила стража дневная, с башен и стен Горы — от Подола, Днепра и Перевесища — неслись звуки бил; ночь заканчивалась.
На Горе — в княжьих теремах, по подворьям воевод, бояр, тысяцких и тиунов (они жили посередине Горы), в землянках и хижинах гридней, смердов, ремесленного люда, лепившихся к внутренним стенам города, — загорались желтые огоньки, слышались голоса, ржали лошади, ревел скот.
Тогда же опускали мост — единственный путь, по которому Можно было попасть с Горы на Подол. Долго скрипели блоки, громко кричала во мгле стража; наконец, касаясь противоположной стороны рва, падал с глухим ударом мост. На той стороне рва только этого и ждали, сразу же раздавался топот лошадей по деревянному настилу моста, слышались шаги множества людей: это сюда, на Гору, от Оболони — из княжьих садов и огородов — холопы везли молоко, плоды и овощи, спешили на работу строительные мастера, кузнецы, которым негде было жить на Горе и которые ютились в хижинах и землянках предградья.
Гора оживала. Уже позвякивала ключами и расхаживала, присвечивая лучиной, со своими дворовыми людьми ключница княгиня Ярина — она отпирала клети и кладовые; ремесленники и кузнецы раздували горны, всюду над трубами поднимались и тянулись к небу дымки, пахло свежим печеным хлебом, рыбой, мясом; жрецы разжигали огонь на требище, и в черном небе вырезывался тесанный из векового дуба Перун. Поблескивая серебряными усами и бородой, он, казалось, вытягивался во весь рост и смотрел через стену Горы на Подол, Днепр и дальний, еще темный берег.
На главном конце Горы, что тянулся от подольских ворот до требища, становилось все больше и больше возов, медленно ехали верхом гридни, вскоре застучали по камням и посохи -то бояре и воеводы, мужи лучшие и тиуны спешили к широким дверям княжьего терема, чтобы быть на месте, когда покличет княгиня.
Кто— то потряс княжича Святослава за плечо:
— Вставай, княжич, вставай!
Ему еще хотелось спать, трудно было поднять отяжелевшие веки, но рука снова коснулась плеча:
— Вставай же, княжич!
Тогда он совсем проснулся, открыл глаза, осмотрелся.
У постели стоял его дядька Асмус в темном опашне, на котором выделялись седая борода и бледные руки; справа от него, на столике, ровным огнем горела свеча; сквозь узкое окно, у которого стояла постель княжича, видны были звезды.
Дядька Асмус помог княжичу умыться, присмотрел за тем, как он одевался, и вместе с ним спустился по лестнице в сени.
Тут было уже людно. Как раз в это время сменялись гридни — стража терема, повсюду горели светильники, у лестницы стояли младший брат Святослава Улеб, воевода Свенельд и еще несколько бояр и воевод. Они, видимо, ждали Святослава, — как только он спустился, они поздоровались и направились переходами в трапезную.
Окно трапезной выходило на Днепр. Там горели два светильника, в углу, в печи, сооруженной в виде жертвенника, пылал огонь. Посередине стоял стол, покрытый белой скатертью, вокруг него — стулья с высокими спинками.
На столе слуги приготовили все для еды: посередине в большой миске лежал нарезанный хлеб, на краю стола — глиняные миски и деревянные ложки, кубки, налитые душистым квасом из княжеских погребов.
Княгиня Ольга вошла в трапезную через другую дверь и остановилась на пороге. Она была одета, как полагалось, — в белое платье из тонкого шелка, с тканым серебряным узором и широкой темной каймой; поверх платья плечи ее облегало красное, затканное золотом корзно, темные волосы, расчесанные на пробор, прикрыты были белой шелковой повязкой, концы которой спадали на грудь; единственный знак великокняжеского рода — золотая гривна — сверкал на шее, на ногах у нее были красные сафьяновые сапожки.
Княгиня была немолодая уже женщина, с продолговатым лицом, тонкими темными бровями, четко очерченным носом, строгими устами, но бледность, несколько глубоких морщин на лбу, большие горящие глава, которые, казалось, пронизывали каждого насквозь, говорили о ее неспокойном нраве, тревогах, а может быть, о длинных бессонных ночах.