Сквозь узкое оконце на корме Ольга видела ползущие мимо стволы деревьев, подмытые речными волнами узловатые корневища, лохматые кусты ивняка. Ни деревень не было на берегах, ни избушек рыбных ловцов и бортников. Глухой, малолюдный край отделял Псковскую землю от великого водного пути из варяг в греки*.
_______________
* <Путь из варяг в греки> - торговый путь по системе рек и
волоков от Балтийского до Черного моря, до Царьграда
(Константинополя).
Ночевали в ладьях, поставив их на якоря поодаль от берега - береглись от лесного зверя и лихого человека. Костры для варки пищи раскладывали прямо на палубах, на железных листах. Вдоль бортов расхаживали всю ночь сторожевые дружинники.
Когда опадало пламя костров и забывались тяжелым сном усталые гребцы, в кормовую каюту приходил Асмуд. Кряхтя усаживался на скамью, покрытую медвежьей шкурой, отстегивал и клал рядом - под правую руку - длинный прямой меч. Язычки свечей дрожали, разбрызгивая по кольчуге Асмуда мерцающие искры. Рыжие усы княжого мужа казались отлитыми из меди.
Асмуд с вежливым полупоклоном спрашивал Ольгу о здравии, справлялся, не терпит ли в чем утеснения или нужды, и, выслушав слова благодарности, сам начинал рассказывать о славном граде Киеве, о жителях днепровских холмов - полянах, о первых киевских князьях.
Иногда вместе о Асмудом приходил кроткий старец гусляр, и тогда сказания о прошлом как бы обретали живую плоть, становились осязаемо-зримыми.
- В стародавние времена, - начинал старик, трогая узловатыми пальцами струны, - жили у реки Днепра три брата: один по имени Кий, другой - Щек, третий - Хорив, а сестра их была Лыбедь. И построили они на горе городок, и назвали его Киев. А кругом был лес и бор великий, и ловили там зверей. Были те мужи смыслены и мудры, и назывались они полянами, от них поляне и до сего дня в Киеве...
- Иные же, не зная толком, говорят, будто Кий был перевозчиком, был-де у Киева перевоз с той стороны Днепра, - насмехаясь над ведомой людской глупостью, прерывал рассказ старца Асмуд и начинал горячо, гневно, словно перед ним сидела не смиренно внимавшая девочка, а спорщики-недоброжелатели, тщившиеся унизить славу первых киевских князей, доказывать: - Ложны речи сии! Если бы Кий был перевозчиком, то не ходил бы в Царьград. Зачем царю* звать к себе простого перевозчика? Доподлинно известно, что Кий княжил в роде своем и ходил к царю, не знаю только, к какому царю, но знаю, что великие почести воздали ему в Царьграде. Издревле были в Киеве свои князья!
_______________
* Царем в Древней Руси называли византийского императора.
- И у древлян было свое княженье, и у дреговичей, и у словен в Новгороде, а другое на реке Полоте, где живут полочане, - подтверждал гусляр. - От них произошли кривичи, что сидят в верховьях Волги, Двины и Днепра, их же главный город Смоленск. От них же и северяне. А еще были два брата, Радим и Вятко, и тоже сели в своих землях: Радим на Соже, от него и прозвались радимичи, а Вятко с родом своим поселился на Оке, и стали зваться вятичами. И жили все между собой в мире, и имели язык общий, славянский...
Гусляр возбужденно раскидывал руки, будто раздвигая ими круг известных ему племен и народов, и перечислял:
- ...а на Белоозере сидит весь, а на Ростовском озере - меря, а на Клещине озере тоже меря. А по низу Оки, там, где сходится она с Волгою, мурома, мордва и черемиса, говорящие на своем языке. А вот иные народы: чудь, пермь, печора, ямь, зимигола, нарова, либь. Все они под Русью.
Негромкий, хрипловатый голос старца звучал торжественно.
Перед Ольгой разворачивалась на все четыре стороны огромная земля, населенная разноязыкими племенами и народами, которым не было числа, как не было числа лесам, рекам, озерам, городам, сельским мирам. А в центре этой необъятной земли, приподнятый над всеми городами, стоял Киев, еще неведомый Ольге, но уже манящий город.
Ольга пыталась представить себе немыслимые просторы земли, власть над которой ей предстояло разделить с будущим мужем, и не могла. Будто туман заволакивал все - леса, реки, города, людей, даже солнце, а сама она, ничтожно малая, брела на ощупь в этом тумане, бессильно вытянув вперед незрячие руки. Сердце наполнялось страхом перед будущим, утраченным счастьем казался отцовский двор, где все было родным и привычным: рубленая изба из веселого соснового леса, подклети, скотный двор, капуста в огороде, два холопа-чудина с жонками, над которыми она после смерти матери стала полновластной хозяйкой (рано тогда взрослели люди на Руси!), связка ключей у пояса, и про каждый ключик было ведомо, от которого он замка и от которой двери. А за частоколом - Гончарная улица, где тоже все было просто и понятно: кому следовало поклониться первой, а кто сам должен кланяться, потому что человек мизинный...
От таких дум, от сердечной тревоги Ольге не спалось. Металась на мягком ложе, прислушивалась к таинственным шорохам леса, всматривалась сквозь щель оконца на далекие звезды, тяжко вздыхала. К изголовью подползала обеспокоенная мамка, сухой пергаментной ладонью трогала лоб, щеки, шептала участливо: <Аль привиделось что недоброе?> Накидывала на шею чудодейственное ожерелье из березы, взмахивала руками, отгоняя злых духов: <Кышь! Кышь!>
Но приходило утро, рассеивая солнечными лучами недобрые тени, и Ольга опять с нетерпеньем ждала вечера, когда польются, словно журчащая в камнях вода, сказанья о временах минувших. И снова гудели струны, и старец гусляр продолжал свое повествование, и Асмуд подкреплял его напевную речь словами вескими и точными, как удар меча.
- Пришли от утренней стороны*, из Дикого Поля, злые насильники славян - обры**, и примучили дулебов из рода славянского, и творили насилие женам дулебским, - выпевал старец. - Если куда поедет обрин, то не позволял запречь коня или вола, но приказывал запрягать в телегу три, четыре или пять жен и везти его, обрина. Так мучили обры дулебов. Были обры телом велики, разумом высокомерны, но истребили их славяне, и умерли все, и не осталось ни одного обрина. И есть поговорка на Руси до сего дня: <Сгинули, как обры!> Потом хазары пришли, тоже из Дикого Поля, и нашли полян на горах над Днепром, и сказали: <Платите нам дань!> Поляне, совет меж собой сотворивши, дали им по мечу от дыма***. Возвратились хазары к своему князю и к своим старейшинам и сказали: <Вот новую дань захватили мы>. И показали русские мечи. Тогда затревожились старцы хазарские: <Недобрая это дань, княже. Мы доискались ее оружием, острым с одной стороны, то есть саблями, а у тех оружие обоюдоострое, то есть мечи. Станут они когда-нибудь собирать дань и с нас, и с иных земель...>
_______________
* С востока.
** О б р ы - кочевннки-авары, которые создали в VI веке
поблизости от Руси сильное агрессивное государство - Аварский
каганат.
*** Д ы м, о г н и щ е - единицы обложения данью в Древней Руси.
- И сбылось пророчество старцев хазарских! - восклицал Асмуд, обнажая прямой обоюдоострый меч и показывая его Ольге: - Такими мечами киевские князья Аскольд и Дир сбросили хазарскую дань, и никому больше поляне дань не платили. Сами же за данью ходили за море, двумястами ладей грозили Царьграду...
Ольга будто наяву видела истерзанных бичами дулебских жен, которые везли в телеге лоснящегося от сытости высокомерного обрина, и обрин почему-то представлялся ей похожим на ростовщика, ненавидимого в Пскове. Видела рослых, русоволосых, светлоглазых полян, гордо протягивавших длинные сверкающие мечи плосколицым хазарам. А море, по которому плыли к Царьграду ладьи, было, наверно, похоже на огромную синюю паволоку...
Охотнее всего Ольга слушала рассказы о князе Олеге. Это имя она уже слышала, а дед Ольги даже видел своими глазами вещего князя, когда вместе с другими псковичами отвозил дань в Новгород. Потом Олег перешел с дружиной в Киев, взял под свою крепкую руку многие славянские племена, победно воевал с болгарами и хазарами на Волге, плавал на многих ладьях через море к Царьграду.