Я не понимаю.
— Тогда что это был за звук? — поинтересовался он, довольный тем, что утер ей — именно ей — нос.
— Воспоминание. — Она опустилась на колени, так что ее большая голова оказалась на одном уровне с его головой, и протянула к мальчику обе руки. — Ты доверяешь мне, Дел?
За оградой опять заорали локаки, целый хор, их крик становился все громче и яростнее. Он понимал, что это значит: они собираются, чтобы напасть на поместье по приказу неан. Всегда неан, вечных врагов, обманщиков и предателей.
— Да, — нервно кивнул Деллиан, пытаясь смотреть только на нее, а не на дебри джунглей за изгородью.
— Хорошо.
Она взяла его за руки. Ее пальцы были прохладными, сухими и невероятно сильными. Присутствие Иреллы всегда доставляло ему удовольствие, но на этот раз ощущения от физического прикосновения оказались необычайно сложными. Он осязал ее не только кожей; чувство проникало глубоко в плоть, успокаивая и расслабляя мышцы. Он и не осознавал, что так напряжен.
— Это важно, Дел. Ничто из того, что ты видишь, — поместье, Джулосс, — ничто из этого не реально.
— Что? — Он чуть–чуть повернул голову.
— Нет. Смотри на меня, Дел. Продолжай смотреть на меня.
Ее огромные глаза полнились любовью и заботой. Чувство оказалось таким сильным, что он едва сдерживался, чтобы не прослезиться.
— Я не понимаю, — с несчастным видом повторил он.
— Важно, чтобы ты понимал одно: я здесь, Дел. Я с тобой. И я никогда тебя не покину. Никогда, потому что люблю тебя.
Мир позади нее подергивался, как будто Деллиан отчаянно тряс головой. Но он не тряс; он не мог отвести взгляда от ее прекрасных глаз.
— Это как игра, Дел. Я хочу, чтобы ты поиграл в нее со мной. Ты это сделаешь?
— Да, — пошептал он. Теперь испуганно. Мир дрожал так сильно, что он не понимал, почему не чувствует этого.
— Там есть плохие вещи, но это не звери, о которых нас всегда предупреждали. Эти плохие вещи — как чудища из кошмарных снов, они вторгаются в твою голову, чтобы наполнить ее по–настоящему злыми, губительными идеями. Но теперь я здесь, с тобой, и мы вместе сможем дать им отпор.
— Я не хочу драться. Я хочу домой.
— Мы дома, Дел. Вот почему мы здесь, в поместье. Здесь ты, самое начало тебя, настолько фундаментальное, что его невозможно испортить, как всё остальное. Ты принадлежишь этому месту.
— Да.
— Значит, мы должны убрать жестокость, которой тебя душат. Ты помнишь группу своего года?
— Да.
— Они теперь твой взвод, верно?
Он на миг зажмурился, увидев смеющиеся лица одногодок; черты их искажались, словно отражения в кривом зеркале, меняясь и взрослея. Кроме…
— Релло, — простонал он, когда лицо его друга почернело, растрескалось, потекло вязкой кровью, прежде чем видение, съежившись, исчезло.
— Знаю, — мягко сказала Ирелла. — Его больше нет.
— Мы убили его. Это наша вина. Мы всего лишь пленники. Нас сковали еще при рождении.
— Никто не сковывал нас, Деллиан. Мы свободны.
— Нет. Это все Святые. Это они, они лишили нас выбора. — Он зарычал. — Я рад, что они мертвы.
— Что?
Он уставился на ее потрясенное лицо.
— Я рад, — честно повторил Дел.
Мир вокруг перестал вибрировать. Успокаивающая серость обволакивала краски, смягчая резкость тропического пейзажа. Так называемые Святые были убиты; он помнил, что ясно видел это. Оликсы поделились воспоминанием о том времени, когда легендарное «Спасение жизни» вернулось ко входу в звездную систему. «Еретик–мститель», украденный транспорт Святых, прятавшийся всю дорогу домой на борту корабля–ковчега, внезапно вырвался на свободу и без предупреждения принялся стрелять по безобидным кораблям оликсов, оказавшимся поблизости. У них не было другого выхода, кроме как открыть ответный огонь, только чтобы защитить себя от столь бессмысленной агрессии. Перед глазами стояла яркая вспышка ядерного взрыва. Опалесцирующее великолепие врат отражало жестокое сияние. Так больно осознавать, сколько ему лгали…
— Проклятье, — рявкнула Ирелла. — Этот маршрут памяти оставил тебя открытым. Прости, это я виновата. Деллиан, сосредоточься, пожалуйста. Сосредоточься на мне.
Он слабо улыбнулся ей. Серость вокруг сгущалась.
— Я люблю тебя, Деллиан. Ты это помнишь?
— Конечно, помню.
Когда серость затмила вселенную, они поцеловались. И упали…
…на орбитальную арену. Место, которое он обожал, — такое простое место, мягкий цилиндр длиной семьдесят метров и диаметром сто. Наверху дрейфовали в воздухе тридцать препятствий, ярко–оранжевых многогранников, знакомых, как созвездия в ночи. Ох, в какие игры они здесь играли! Было так весело; были победы и поражения. А как–то раз он нарушил все правила, напав на другого мальчишку, который собирался причинить вред Ирелле…