Он определенно пьян и находится в довольно чувственном настроении. Внутри у него бурлит желание, которое он даже не пытается скрыть.
Трудно не поддаться его искушению, особенно когда мне так холодно.
Если бы только я была свободна.
Я качаю головой и бросаю на него чопорный взгляд, возвращая разговор на более безопасную почву.
— Ты прирожденный поэт, Закари. Может быть, поэтому тебе нравится вся эта метафизическая поэзия, а мне нет.
Он наклоняется вперед, втягиваясь. — Почему тебе это не нравится? Что тебе в ней не нравится?
— Она немного… перегружена. Затянуто.
— А твой нежный мальчик Китс? Разве его поэзия не перегружена и не лабильна?
— Но его поэзия исходит из места подлинных эмоций и убеждений, — объясняю я. — Переживания или нет, они звучат искренне. И это прекрасно.
— Если его поэзия исходит из места истины, то метафизическая поэзия ищет истину. Разве это не прекрасно в своем роде?
Я наконец-то позволяю себе улыбнуться.
— Я и не знал, что ты такой поклонник. Обычно ты не любишь поэзию. Могу ли я предположить, что твое собственное сочинение написано и отличается высочайшим качеством, которое только можно себе представить? Неужели ты собираешься наконец-то одержать верх на поле боя нашего урока литературы?
Закари наклоняется вперед и с восхитительной формальностью сцепляет пальцы. Он отвечает совершенно искренне.
— Вообще-то я еще и не начинал. — Он выдерживает мой взгляд. — Я буду работать над ним завтра в библиотеке. Присоединяйся ко мне, если хочешь.
— Мне не нужна твоя помощь.
Он кивает.
— Хорошо, я и не предлагал ее. Я просто придерживаюсь тактики. Держу своих врагов близко, а соперников — рядом.
Я смеюсь.
— Разве ты не имеешь в виду "ближе"?
— Нет, это не то, что я имею в виду. — Протянув руку через стол, он берет мои пальцы в свои и поднимает мою руку, чтобы провести легким поцелуем по костяшкам. — Я точно знаю, где мне следует тебя держать.
Взяв руку обратно, я бросаю на него еще один предостерегающий взгляд. — Будь осторожен, Блэквуд.
— Я всегда так делаю, Дорохова. — Он встает и жестом указывает на танцпол. — Потанцуешь со мной?
Разум говорит мне "нет".
Желание умоляет меня сказать "да".
Я делаю все возможное, чтобы найти компромисс.
— Только одну песню.
— Отлично, — говорит он и ведет меня на танцпол.
Следующие три песни мы танцуем вместе. Я позволяю ему обхватить меня за талию и прислонить голову к его плечу. Смешанный аромат его одеколона и пота — это пьянящий парфюм, и мое тело горячо от его прикосновения.
Поцелуй меня, — хочу я прошептать ему на ухо. Поцелуй меня, Закари Блэквуд, обними меня крепко и никогда не отпускай. Пожалуйста.
Он не целует меня, но я уверена, что однажды чувствую, как его губы касаются моей макушки. После третьей песни я отстраняюсь от него, но он ловит мою руку, останавливая меня. Я встречаюсь с ним взглядом. В его глазах — темный блеск, чувственное обещание. Я отстраняюсь с задыхающимся смехом, и он следует за мной с танцпола.
Я посылаю его принести мне чашку со льдом, чтобы он прижал ее к моему покрасневшему горлу, и после этого мы проводим остаток ночи, споря обо всем и обо всех.
Это единственный способ снять невыносимое напряжение.
И это совсем не облегчение.
На следующий вечер мы сидим бок о бок в библиотеке, между нами горит зеленая лампа банкира, перед нами раскрыты книги и ноутбуки. Мы по очереди читаем строфы из "Определения любви" Эндрю Марвелла, обмениваясь аннотациями по ходу чтения.
Когда мы закончим, мы поменяемся стихами, чтобы сравнить аннотации. Мое стихотворение — это спектр пастельных линий, выделенных цветом, аннотации соответствуют каждому цвету; стихотворение Закари подчеркнуто и аннотировано теми же ровными черными чернилами, каждый дюйм страницы покрыт его мелким, размашистым почерком. Я записываю некоторые из его наблюдений на листочках, чтобы потом добавить к своим, когда Закари читает вслух строчку.
— Как линии, так и любовь косые, могут под любым углом приветствовать друг друга; но наши, столь истинно параллельные, хотя и бесконечные, никогда не смогут встретиться. — Его тон низкий и задумчивый. — Это как раз про нас.
Я пристально смотрю на него. Его подбородок опирается на ладонь; глаза по-прежнему устремлены на страницу.
— Как это похоже на нас? — спрашиваю я.