Когда ощущение усилилось, она подняла колени, но по-прежнему сидела на корточках на нем, прижимая руки к подушке, и надвинула влагалище, такое влажное, такое живое, вниз на всю длину его члена, все ее тело содрогнулось от сладостного ощущения. Она снова двинулась вверх, так что касалась лишь кончика члена, и помедлила, сама все больше возбуждаясь; дрожь вскоре стала невыносимой, но слишком приятной, чтобы избавиться от нее.
Ее пальцы отделились от его рук и потянулись вниз. Нэнси приподнялась и потерла член крепче, одной рукой то опуская, то поднимая крайнюю плоть ласковыми, дразнящими движениями, как несколько мгновений раньше; вместе с ним она дразнила себя, позволяя его плоти проникать в нее лишь частично, чтобы щекотать внешние губы влагалища.
Фенн застонал и подал тело вверх, но она приподнялась вместе с ним, издав гортанный то ли смешок, то ли стон. Она позволила ему больше, ее влажность сделала вход гладким, не причиняющим боли, а доставляющим удовольствие. Внутренние мышцы напряглись, сомкнулись вокруг, держа его внутри, а рука по-прежнему ласкала, гладя Фенна промеж ног, шевеля и нежно сжимая кожу у основания члена. Его бедра двигались круговыми движениями, а руки сжимали ее бедра, гладили их, поднимались выше вдоль тела, касались грудей, снова опускались вниз, касались большим пальцем входа, дразнили ее и ублажали, как и она дразнила и ублажала его.
Для нее это было слишком. Она осела вниз, а он поднялся в нее каждой частью своего напряженного члена, окруженного теплом, влажностью, мышцами, которые высасывали из него соки искусными сокращениями, не требующими движений остального тела.
Оба покрылись глянцем пота, волосы Нэнси упали на лоб. Ее глаза под полуопущенными веками закатились, а губы приоткрылись, обнажив зубы, и улыбка была почти гримасой страдания.
Фенн взглянул на нее, и представшее глазам зрелище усилило его собственные чувства. Он задвигался в ней, но она контролировала все движения, финал не должен был наступить, пока она не будет готова, пока не наступит ее оргазм. И это случилось скоро.
Нэнси судорожно вдохнула, звук был почти вскриком. Теперь все ее тело двигалось, толкая член в себя, насколько возможно. Он помогал движению, обхватив руками ее бедра. Фенн приподнялся на постели, его пятки уперлись в матрац, и он издал резкий стон, желая еще, еще. Руки Нэнси обхватили его бока и потянули его вверх.
Фенн ощутил, как соки в глубине забурлили и начали извергаться, вырываться наружу.
Нэнси ощутила изменение в нем, он еще сильнее затвердел, все его тело стало сильнее, жестче, напряженнее. И она была готова к этому. Смятение внутри было готово взорваться.
Ее тело напряглось, словно каждая жилка, каждый нерв втянулись внутрь. Она больше не могла вдыхать, сердце колотилось в напряжении, и ритм совпадал с ритмом ее движений. Потом наступил пик, она поплыла, воспарила, достигнув одной великой высоты, потом другой, оргазм пришел не одним изысканным всплеском, а серией головокружительных взрывов. Первые два или три распространились на ее сознание, так что коснулись ее всей, заставив каждый нерв вырваться из спокойствия, потом напряжение стало медленно исчезать, дрожь прекратилась, чувства отхлынули.
Ее плечи поникли, руки согнулись, не поддерживая ее, длинные темные волосы упали на лицо. Нэнси с улыбкой тихо вздохнула, когда наслаждение спало и его заменило глубокое удовлетворение.
Она медленно освободилась и легла рядом с Фенном, его сперма сочилась из нее по внутренней стороне бедра.
— Это было лучше, — еле выдохнула Нэнси.
— Всю работу проделала ты, — ответил Фенн, убирая сбившиеся пряди с ее мокрого лба.
— Да, но на этот раз ты здорово помог.
Они замолчали, их тела расслабились, мысли унеслись. Нэнси слышала, как дыхание Фенна постепенно становится глубоким и ровным.
Глава 26
Жила-была девочка со светлой косичкой,
Ходила в платьице пестром,
И когда была доброй, была очень добра,
Но когда была злой, то была монстром.
Походка монсеньера Делгарда стала заметно менее энергичной, а высокая фигура сгорбилась еще сильнее, чем обычно. На главной улице было темно и тихо, два паба еще не вынесли свою субботнюю ночную торговлю на тротуар, и шаги священника по бетону раздавались одиноко и громко. Лишь немногие витрины были освещены, а огни фонарей вдоль дороги светили слабо, отбрасывая тени, еще более угрожающие, чем естественная темнота. Опять стоял жестокий холод, с переходом от февраля к марту значительных изменений в погоде не почувствовалось. Священник поднял воротник пальто, задумавшись, только ли возраст виновен в том, что в кости проникает этот озноб. Он содрогнулся, ощутив, как холод кончиками щупальцев коснулся нервов.