Куда же идёт Харн?
Ну конечно, в покои её дядюшки.
Покои Грешана по-прежнему пребывали в беспорядке, но в этот раз это была живая грязь молодого человека, который совсем не ценил свои вещи, если только они не развлекали его в данный момент. Сам он лежал в постели под шёлковым балдахином, окровавленные позолоченные кожи его охотничьего костюма пятнали беспорядочно спутанные атласные покрывала. Его лицо закрывала Куртка Лордана, её пустые рукава широко распахнулись, как будто мучительно стараясь его обнять.
Мальчик/мужчина Харн стоял в дверном проёме, тяжело дыша. Он окаменел при звуке слабого, приглушённого смеха. Куртка заволновалась; нет, это двигалось то, что она скрывала. Вверх поползла рука и стащила куртку с лица трупа. Однако, здесь покоилось не мёртвое мясо, но живой, пусть и смертельно раненный, человек. Грешан снова засмеялся и его дыхание перешло в задыхающийся хрип.
— О, твой отец нанёс могучий удар, — пропыхтел он. — Меня бы просто располовинило… если бы эта благословенная куртка под моими кожаными доспехами не ослабила удар. Что… думаешь, что я мёртв? Просто… отдыхаю. Планирую. Ничтожество, ты умоешься кровью. И не говори мне… что твой дурак отец избрал так называемый почётный способ смыть своё предательство. Так ему и надо… за то, что осмелился поднять руку на сына своего хозяина. И, как ты видишь, всё было напрасно… потому что я всё ещё здесь.
Мальчик издал глубокий, несчастный стон, при звуках которого второй засмеялся ещё сильнее, едва ли не задыхаясь. Харн метнулся к лежащему, схватил куртку и ткнул ею в лицо Грешану. В нем, возможно впервые, вспыхнула чёрная ярость берсерка. Грешан замолотил руками по напряжённому лицу мальчика. Никем не замеченный, молодой Шет шагнул вперёд и прижал молотящие ноги лордана. Лицо Грешана вдавливалась в вышитые складки куртки, задыхаясь в смертельной агонии. Подкладка павлиньево-синего цвета опутала его до середины горла. Его скрежещущие зубы терзали и рвали её. Когда он ослаб, его кровь просочилась наружу во впадине, которая была его разинутым ртом. Затем он наконец затих.
Вина в маленькой комнате. Кровавые руки.
Так вот как Харн и Шет, пусть и непреднамеренно, обеспечили Ганту кресло Верховного Лорда, убив его старшего брата.
Воздействие незабудки прошло. Джейм увидел Харна, склонившегося над гораздо меньшим телом, чем тело Грешана, но несмотря на это, продолжавшего всем весом давить на него. Он душил Серода.
Мститель в стене…
— Харн, не надо!
Она попыталась оттащить его назад.
Комендант оттолкнул её в сторону и поймал своего сотоварища в удушающий захват. Это было почти то же самое, что попытаться задушить быка. Тогда Шет сместил свою хватку вниз и с трудом оторвал Харна от его жертвы. Они оба качнулись назад, один вцепился в другого.
Точно так же, куртка боролась с Джейм, которая с трудом пыталась содрать её прочь. Вполне вероятно, под её шёлковыми нитями скрывалась спина, тело, вдавленное лицом к лицу в Южанина. Она выпустила свои когти и рванула. При этом возникло ощущение плоти, срезаемой с костей, и вот она с влажным звуком отделилась. Под ней лежал Серод, такой же худой и высохший, как многомесячный труп, и он не дышал.
Джейм стала делать искусственное дыхание. Под её ртом, его лицо превратилось в собачью морду.
Она отдёрнулась назад. Они лежали на холодном очаге Мастера, она — одетая в свою броню из слоновой кости, он — в свой грязный мех. Когда-то она полагала, что этот зал является образом её души и здесь она и лежала в жалком забвении, пока это несчастное создание охраняло её сон. Постепенное самопознание освободило её, но не полностью, не пока часть её души, добровольно отданная Сероду, оставалась тут прикованной.
Убирайся отсюда, подумала она почти что в панике. Убегай, пока он не очнулся и не начал снова скулить. Ты хочешь, чтобы он всё время цеплялся за тебя, как больной ребёнок, всё время сдерживал и тянул назад?
Но она этого не сделала. Давать ему работу, пока его душа оставалась пойманной здесь в ловушку, было всё равно, что похлопывать его по голове и говорить, Пойди поиграй. Просто оставь меня в покое.
Нет. Она должна его освободить, но как? Сломать плетёную цепь, которая петлёй обвивала его шею. Она была соткана из её собственных сияющих чёрных волос. Порвать толстую прядь и та закровоточила. Неужели она должна обрезать свой единственный повод для тщеславия? Да будет так. Она кромсала и рвала, и наконец ослабила узел своими ногтями.