Связаны прошлым

— Подвести никак не мог. Нужно было отметить новый жизненный этап, — его философским отмашкам позавидовал любой. — Я не знал, что Эдгар притащит с собой дурь, — его голова болталась из стороны в сторону, открещиваясь от любого поползновения вглубь воспоминаний. — Но я не собирался употреблять, честно, — его понять-простительный взгляд, как у кота из Шрека, не вызвал тогда во мне ничего, кроме отвращения. — Выпил немного, каюсь, — для пущей убедительности поднял ладони кверху, словно пойманный полицейскими с поличным, — но не курил и не принимал, — задумчивое выражение лица сменяется мелькающим в завалах памяти осознанием, — похоже кто-то подсунул какую-то хрень мне в пойло, и я выпил, — держась за голову руками, словно это хоть как-то поможет убрать боль, Сухой продолжал признаваться в своих слабостях, —помню лишь глаза Настьки, когда она увидела меня с этой бл.ю. Больше ничего, — отнекиваться у него получалось талантливо. МХАТ плакал за спиной юридического, пока Лекс прикрывал лицо от стыда всеми возможными способами. — Сплошной туман, — тряска светлой шевелюрой не приносит желаемого облегчения, поэтому смахнув липкие пряди со лба, Сух встает напротив окна, продолжая исповедь, — я очнулся от криков во дворе, — мужской взгляд бродил по заснеженным улицам города, растворяясь в предрассветной пустоте, а мой внимательно отслеживал эмоциональное состояние жертвы. — Это она кричала, — словно болванчик, он кивает в такт бегущим мыслям, — она. Я же знаю ее голос! — обернувшись, Лекс смотрел мне прямо глаза.— Но я не мог подняться. Не мог встать с чертовой кровати! — срываясь на крик, Сушинский тарабанил по деревянному каркасу, сдерживающему прозрачную поверхность, защищающую нас от холода, — а потом крик затих, — шептал как умалишенный Сух. — Понимаешь, он затих, — его взгляд устремился в пол, сгорая от стыда и собственного разочарования. — И больше я ее не слышу. И не чувствую, — отрицательно мотая головой, Сух опустился на загаженный разбросанными испорченными вещами пол, и склонил голову себе на руки. — Мне так страшно было идти туда, — произнес он едва различимо. Мне было трудно заставить себя остановить лавину из рвущихся наружу пустых слов, и выбирать из такого многообразия эпитетов корректные и смысловые, но я максимально приблизился к этому, намереваясь добраться до истины. — Я слышал вой подъезжающей машины скорой помощи, но пойти туда — означало смириться, а я не хочу. Не хочу мириться с потерей. Это я виноват. Я, — чужое покаяние сменилось тишиной, что закономерно произвело на мой закоченелый резонирующее воздействие.
— Согласен, ты ублюдок.
— А ты, — протянув, Лекс приподнимает голову. Требуется минута, чтобы в его сознании картинка стабилизировалась. — Стой, а ты вообще кто? — расширившись, мужские мелкие зрачки превратились в огромный черные круги без радужной оболочки.
—Никто, — ответил я тогда, скрывая эмоции на изменившемся от операций лице. Как оказалось позднее, в таком состоянии он не запомнил ни черта из того, что произошло.
—Аааа,— промычав с запозданием, Лешка продолжил строить новые нейтронные связи, — наверное притащился с кем-то из моих друзей, — его объяснение разрешило в ту секунду мою прежнюю сущность, но объективная реальность ввела собственные правила игры:
— Пусть будет так.
— Пусть будет так, — повторил следом Сухой. — А как «так»? — поинтересовался герой-любовник, после затянувшейся паузы. Его заторможенные реакции уже не бесили в тот момент. Что было взять с хилого паренька с царскими загонами. — Нашелся тут правильный. Небось морали будешь читать, — с этой самой секунды наезжать у Лекса на меня больше никогда не выходило, ведь отныне я моментально реагировал на любые его выходки:
— А на фига мне их читать? — заявил я в то утро с полным святости голосом. — Ты испортил всё, что можно, сам, поведя себя хуже бабы. А сейчас сидишь и ноешь. Ты мужик, а не нюня. Она была там одна, без тебя, потому что ты всё испортил, — тыкая пальцем в изможденное переживаниями лицо, продолжал давить — из-за твоей трусости она сейчас в больнице будет бороться за жизнь, а ты, ублюдок, будешь сидеть здесь и сопли раздувать, да? — заведясь, я выплеснул часть беседовавших эмоций, не в силах противостоять кипящей лаве внутри. Она сожгла до основания моё изможденное сердце и вынудила поступить неразумно. —Ты ничтожество, — закончил я, глядя в мышиные глазки, постоянно избегающие прямого контакта.
— Ах, ты....
Он не успел закончить свою мысль к тому моменту, когда я со всего маху двинул ему в челюсть. Сушинский сплюнул образовавшиеся во рту сгустки крови и замахнулся на меня, но я опередил и обезвредил. Мне было всецело плевать на его жалкие попытки выместить злость. Он должен был понять свою ошибку хотя бы через боль. И Лекс осознал. Не сразу, конечно. Минут пять каялся в своих грехах на моё плече, а потом в припрыжку засобирался в больницу. С грехом пополам, но у меня получилось отвести его здравую мысль на более позднее время, сославшись на погодные условия и часовую стрелку, указывающую на четыре утра. Пока Сушинский отключался, засыпая на своей кинг-сайз кровати, я прокручивал в голове встречу века, которую сам частично спланировал, связавшись с отцом Шестаковой. Подработка в универе открыла удивительные возможности для собственных проделок.

P.s. придется сделать еще одну часть этой главы. Не уместилось