В лицо ударил встречный ветер, рванул края одежды, поставил ежиком короткие волосы. На мгновение перехватило дыхание. И вовсе не от внезапного великолепия внешнего мира, от которого слезились глаза и колотилось сердце. Просто встречный ветер не дает сделать вдох.
Воздух втягивался сквозь щели маски с шуршанием, словно каким-то сопротивлением.
Гиена привычно свободной рукой пробежалась по застежкам, проверяя, чтобы все было затянуто и надежно закреплено на ее одежде, перетянуто ремнями через плечи и грудь. Это была бы довольно нелепая смерть, этакий аналог самоубийству. Шагнуть со шлюза в пустоту…
Говорят, на запредельной высоте облака настолько плотные, что по ним можно ходить своими собственными ногами, без необходимости использовать расчески. Но здесь, где в каком-то десятке метров слой облаков просто заканчивается…
Или начинается, это уж с какой стороны посмотреть.
Гиена отпустила трос и, сделав несколько шагов к краю, на мгновение задержалась.
- Живое, блин… и чему только их учат?..
Женщина ступила в пустоту, собрав руки и схватившись за ремни на плечах уже в тот миг, когда вокруг сомкнулась белесая пелена облаков.
Несколько лет назад она все-таки не удержалась и попробовала потрогать во время полета. Закончилось все серьезным вывихом – облака все же были слишком осязаемыми, чтобы с набором скорости падения не травмировать. С тех пор конечности Гиена держала исключительно при себе.
А с другой стороны… теперь-то она знала, что на ощупь они как эфемерная влажная вата.
Облака обхватывали со всех сторон недолго, не больше нескольких секунд. Но прервались они резко, словно кто-то сорвал покров, одним резким движением. И, как заправский фокусник, оставил его висеть над головой сплошной пеленой. Вблизи еще можно было разглядеть отдельные нагромождения облаков, их ошметки, структуру… Но чем дальше вниз – тем незаметнее становились такие детали. Только тень дирижабля чернела сквозь пелену.
Гиена впилась руками в кольца на плечах и, выждав для верности еще мгновение, резко дернула в стороны. Стоит раскрыть крылья в облаках – и тонкий механизм будет безнадежно разломан. Только под слоями облаков, в тонкой прослойке в несколько километров между ними и землей, крылья работали так, как должно.
Щелкнули крепления, фиксируясь в правильном положении, натянулись тканевые мембраны, закрепленные на стальном каркасе. Это всегда было похоже на какой-то несуразный зонтик, имеющий какие-то ненужные отверстия для воздуха и подвижные сочленения.
Гиена потянула по очереди за обе ручки, выравнивая свое падение, превращая его в более направленный полет. А заодно и проверяя функционирование обоих крыльев. Любые поломки лучше обнаруживать как можно выше. Никто никогда не повторял подобный подвиг, но легенды о человеке, починившем крылья в падении, ходили уже много лет.
И только уверившись в том, что крылья функционируют нормально, Гиена взглянула вниз.
В первый раз это всегда шокировало.
Облака остаются мягкими всегда, даже во время бури. Когда небо вокруг черное и то и дело сверкают молнии, обрушаясь на громоотвод. Глаза безнадежно привыкают видеть мир таким, мягким, эфемерным. Даже дирижабли порой кажутся слишком… слишком жесткими для этого мира, от того и создаются с каждым разом аппараты все более обтекаемые, гладкие, полупрозрачные, словно стеклянные.
Внизу вес иначе. Глаз режет буквально все, начиная с резкого горизонта, заканчивая всем тем, что когда-то было миром людей.
Внизу простиралось кладбище городов. Территория на многие километры вокруг, исчерченная острыми краями разнообразных обломков. Сталь, бетон, ржавые трубы, торчащие под немыслимыми углами. Казалось, о многое можно было порезаться, даже просто взглянув. Не нужно и прикасаться.
Горы обломков, местами напоминающие что-то единое, какое-то общее место или некий механизм, давно разбитый и уничтоженный. Контрабандистами, без зазрения совести разгребающими завалы, и самой природой. Исчерченные песком и жесткими ветрами, обломки сгружались в огромные горы, тяжелые, ненадежные…
- Нихрена себе, - выдохнула Гиена сквозь зубы, резко рванув обе ручки крыльев, меняя направление.
В чем-то Темпора был очень прав. Сейчас впору было бы с маниакальным безумием доктора Франкенштейна закричать «Оно живое!».
Вот только доктор из мифа имел дело с существом человеческого размера.
А перед Гиеной поднимался на длинные лапы город.