— Джордж?
Человек опускается на пыльный тротуар передо мной, упираясь локтями в колени, пристально сверля меня своими ледяными синими глазами. Остатками самообладания я заставляю землю на мгновение перестать вращаться, чтобы понять, кто это.
Нет, это не Джордж.
Хуже.
— Жаль, что тебе так не повезло, Малфой, — фыркает Рон, его взгляд скользит по моему лицу, а губы кривятся в презрительной усмешке. Я дам руку на отсечение, что он чересчур доволен ситуацией. — Мистер Малфой, вы… — произносит титул так, словно делает мне одолжение. Я хочу ударить этого ублюдка головой, чтобы он сравнялся с пыльным гравием под нашими ногами, — арестованы. — наклоняется ближе, и тихо шепчет, чтобы слышал только я. —Ты даже не представляешь, как я счастлив произносить эти слова, грёбаный придурок, — выпрямляется, возвышаясь надо мной с дерзкой ухмылкой, и кладёт палочку в карман. — Согласно Декрету министра от 1913 года, вы имеете право хранить молчание до прибытия адвоката. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Есть ли что-нибудь, что вы хотели бы сказать в свою защиту?
Два аврора тянут меня за руки, сковывая их цепями, царапающими запястья каждый раз, когда я дёргаюсь. Меня поднимают на ноги. Стараюсь не обращать внимания на толпы людей, наблюдающих за этим, вместо чего сосредоточиваюсь только на довольном подёргивании губ Уизли, и молчу.
— Я так и думал. Забирайте его.
***
Голова пульсирует. Кандалы вокруг моих костлявых запястий нельзя затянуть сильнее, чем сейчас, и я остаюсь настолько неподвижным, насколько могу, чтобы не дать им лишний раз шанса протереть до крови мою кожу.
Меня вот-вот посадят в Азкабан, а я могу думать только о двух вещах. Мне так и не удалось принять дозу в последний раз… и я больше никогда не увижу Грейнджер.
Второе мучает меня больше.
Есть странная вещь в подобных финалах — когда дверь действительно закрывается, и ты вынужден развернуться и уйти. Это горько. Это дико больно — так, что чувствуешь эту боль костями и плотью, а в груди раздаётся взрыв, оповещающий о потере надежды. И ты не можешь его игнорировать. В конечном итоге всё кончено. В конечном итоге самое худшее из возможного случилось.
Я вспоминаю последние несколько недель, когда мне казалось, что я достиг дна. Когда я был уверен, что упал со скалы. Но вот я здесь, чёрт возьми — пристёгнутый к металлическому стулу в пустой комнате без окон, неспособный двигаться после нахлынувшего отходняка.
Моя шея дёргается, мышцы напряжены. Мне нужна доза. Как же они этого не понимают? Почему они думают, что у меня всё ещё есть выбор?
Просто убейте меня. Избавьте от грёбаных страданий раз и навсегда. Я готов поцеловать дементора, который высосет душу из моего гнилого тела, лишь бы только я смог прекратить своё жалкое существование.
Дверь со скрипом открывается, и мой безумный взгляд падает на то же уродливое лицо, что и в переулке. Рон.
— Как оно, Малфой? — весело спрашивает он и ставит передо мной бумажный стаканчик с дешёвым чаем и, с удовольствием потягивая напиток из своего, садится. Его бледное лицо озаряется мерзкой улыбкой. — Вот незадача. Ты ведь не можешь взять чай, правда? Связанными запястьями-то, — кудахчет он и цокает языком. — Даже чай тебе приносить было противно, приятель. Правда.
Я сохраняю бесстрастное выражение лица, останавливая порывы сотворить с его грубой физиономией некоторые ужасно незаконные вещи.
Его дразнящая ухмылка исчезает, и он выпрямляется, весь такой деловой в своей дешёвой рубашке и мятом галстуке, который, я уверен, он купил в какой-нибудь бедной дыре в конце Косого переулка.
— Я здесь, чтобы разъяснить тебе выставленные обвинения, Малфой, — одним движением его руки между нами возникает здоровенная пожелтевшая папка, и он открывает её ближе к концу. — Тебе известны условия твоего испытательного срока, назначенного судом в октябре?
— Да, — спокойно говорю сквозь сжатые челюсти. Я не собираюсь давать ему ещё один шанс увидеть меня в растерянном состоянии.
— Значит, тебе известно, что ты обязан воздерживаться от любых запрещённых веществ?
— Да.
— Тебе также известно, что ты должен посещать еженедельные приёмы до тех пор, пока назначенный судом психотерапевт не освободит тебя от опеки письменным заявлением твоему куратору? — не поднимает глаз, просто читает прописанные слова.
— Да.
— Ты провалил тест на наркотики во время ареста, и, по словам Бреннера, не появлялся на назначенных встречах в течение трёх недель, хотя тебя освободили только от одного визита, — он призывает перо. — Где ты был последние две недели?
— Под кайфом.
Его глаза наконец поднимаются и на короткий миг излучают радость:
— Ты готов отправиться в Азкабан, Малфой?
— А там будешь ты? — мой голос охрип от недостатка воды, сна и еды, но я ухитряюсь добавить нотки сарказма.
— Нет, — фыркает он.
— Тогда конечно. Запиши меня.
Уизли хихикает, закрывает папку, кладёт её на стол и наклоняется ко мне:
— Хотел бы я, чтобы это зависело от меня. Правда. Жаль, что я не могу отправить тебя в Азкабан прямо сейчас.
— Не сдавайся, Уизли, — ухмыляюсь я. — Твоё повышение с младшего аврора не за горами. Может быть, тогда тебе позволят сделать что-нибудь посерьёзнее ареста наркоманов в бессознанке.
Весёлый блеск в его глазах исчезает, уступая место ярости. Потрясающе — мне нужна частичка радости в условиях нынешнего кошмара. По крайней мере, мне удалось разозлить Уизли в последний раз.
Он проводит языком по зубам, его брови сходятся на переносице.
— Очень скоро настанет день, когда тебя приведут к парадным дверям Азкабана. Увидимся, когда я буду держать твои кандалы, чтобы упечь за решётку. Поверь, я не буду даже пытаться скрыть улыбку. Вот увидишь. — он встаёт, ножки его стула скрипят о дешёвый кафель, и я вздрагиваю от громкого звука, когда он резко хватает папку со стола. — Кое-кто хочет тебя видеть, — заявляет он, оставляя дверь открытой.
Моя голова на мгновение обессиленно падает на грудь; стычка с рыжим ублюдком отняла у меня все силы. Не знаю, когда в последний раз нормально ел, не помню даже, когда в последний раз пил что-то, кроме огневиски.
Когда дверь со щелчком закрывается, моя голова отклоняется в сторону, а глаза открываются. Любопытно.
— Мистер Малфой, — Бреннер стоит в дверях, мой профайл зажат у него в руке. — Прошло слишком много времени с нашей последней встречи, — он швыряет папку на металлический стол, и я снова подпрыгиваю от оглушительного грохота.
— Моя корзина с фруктами не дошла? — искоса смотрю на него, прежде чем снова опустить голову. Мои руки слегка дрожат, и я чувствую, как цепь снова трётся о мои запястья.
— Смешно. Как всегда, смешно, — стул снова скрипит, и от этого у меня сводит зубы. — Как вы думаете, ваш особый юмор поможет продержаться долго в Азкабане? Потому что я уверен, вы понимаете, предполагаемый приговор — десять лет с шансом на условно досрочное освобождение после пяти. Вы к этому готовы?
Мне удаётся поднять голову и впервые за несколько недель посмотреть ему прямо в глаза:
— Чего вы от меня хотите?
Кажется, он на мгновение задумывается над этим вопросом, а затем наклоняется вперёд.
— Я хочу, чтобы вам стало лучше. Я хочу помочь вам поправиться, — в его глазах сверкает… чёрт, я не знаю, уязвимость? Он опускает взгляд к своим рукам. — Я допустил несколько ошибок в нашей работе; я достаточно скромен, чтобы признать это, — откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди, обнажая локтевые замшевые вставки его пиджака. — Моя работа требует, чтобы я оставил свои предрассудки за дверью. Я не уверен, что справился. Как маглорожденный, помогающий в реабилитации Пожирателю… — покорно вздыхает, — бывшему Пожирателю Смерти, я не был до конца объективен. Не хочу сказать, что я не хотел вам помочь, но, когда столкнулся с вашей особой разновидностью самодовольства, думаю, что сплоховал.