Самоваров порядки знал: он припас «бутылочку беленькой», как ласково выражался анималист, и кое-что из закуски. Уйти домой ему не дали и усадили за стол. Поэт и скульптор выпили. Они сразу сделались розовыми и счастливыми, стали говорить очень громко и вспоминать молодость — то время, когда, как понял Самоваров, обоим друзьям было сильно за сорок. Вспоминая, они прослезились, обнялись, обменялись сочным нетрезвым поцелуем. Однако через минуту они уже принципиально разошлись по поводу какой-то пустяковой детали былого. Их весёлые крики превратились в сварливые. Самоваров понял, что пора уносить ноги. Он взялся было за коробку с самоварчиком, но оба друга ухватили его за бока и потребовали стать третейским судьёй в их споре насчёт какой-то набережной, засыпанной задолго до появления Самоварова на свет.
Надо сказать, что в пылу приятного застолья старики совершенно упустили из виду возраст Самоварова. Почему-то они начали принимать его за своего ровесника и давнего сотоварища. Так, Тверитин, хихикая, рассказал, что они с Самоваровым безусыми гиперсексуальными юнцами наперебой ухлёстывали за примой местной оперетты Раисой Едомской, тоже в тот период юной. Между тем эта прима недавно скончалась в возрасте восьмидесяти шести лет. Щепин вообще доврался до того, что Самоваров служил оценщиком в Торгсине <Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами, продававшее советским гражданам дефицитные товары в обмен на антиквариат, золото и драгоценности. Упразднено в 1936 г.>. Это было уже слишком.
Самоварову надоело слушать ерунду. Он в очередной раз надел шапку и двинулся к двери. Щепин в этот миг снова врал — на этот раз что-то обидное для поэта Тверитина. Поэт не стерпел. Он взял бутылочку, принесенную Самоваровым и к тому времени уже пустую, и хватил ею любимого друга прямо по лысой голове.
Щепин покачнулся. Дымящаяся сигарета в янтарном мундштуке вывалилась из его рта прямо в тарелку с чайной колбасой. Из раны мелкими, параллельными, очень блестящими струйками потекла яркая кровь. Самоваров бросился на помощь.
Тверитин уже раскаялся в своем безобразном поступке. Он плакал в голос и крепко целовал обиженного друга. Друг тоже плакал, и целовался, и прощал. Из всего этого почему-то следовало, что Самоваров обязан доставить раненого домой.
Анималист Щепин действительно почти не стоял на ногах — от потери крови, всхлипывал он. Крови потеряно было всего ложки полторы, но «беленькая», неистовые крики и нервные споры вконец изнурили беднягу. Самоваров решил, что тащить одновременно и нетрезвого старика, и ценнейший самоварчик нельзя. Он уговорился с Тверитиным, что отвезёт домой Щепина, а завтра забежит и заберёт самоварчик.
Но никуда он не забежал — назавтра молодая красавица жена Самоварова, Настя, заболела ангиной. Несколько дней ему было не до самоварчиков. Когда же неделю спустя он собрался навестить поэта и взять свою вещь, было уже поздно. Нет, Тверитин не обманул его, не передумал и не забыл. Он просто умер. Скоропостижно скончался!
Самоварова был ошеломлён. Не может не ошеломить внезапная смерть человека пусть и немолодого, но очень бодрого, который всего несколько дней назад сидел рядом, хохотал, пил беленькую и дрался бутылкой!
Однако постыдная чёрствость коллекционера заставила Самоварова испугаться за свой уральский самоварчик: тот до сих пор хранился в доме покойного.
Впервые опытный собиратель Самоваров так оплошал: свою вещь отдал, а обменную не взял. Не осталось даже плохонькой бумажонки, подтверждающей обмен. Не взял расписки, дурак! Теперь даже кровный чайник времен Первой мировой войны, оставшийся у поэта, вернуть будет трудно. Дурак ты, Самоваров (он теперь ругал себя и в первом, и во втором, и во всех прочих лицах), всегда надо предполагать худшее!
Самоваров выплеснул горький неудавшийся чай, помыл чашку. А не отвлечься ли от скверных мыслей за любимой работой? В углу мастерской давно уже томился, пережидал его тоску по недосягаемому тверитинскому самоварчику чумазый поставец.<В старину — невысокий шкаф для посуды> Этот предмет лет полтораста коптился на монастырской поварне. Теперь следовало его расчистить и узнать, так ли он стар, как кажется на первый взгляд. А не цветут ли на его боках небывалые небесные цветы, что вдохновляли иноков на сотворение кулинарных чудес, в которых щедрый вкус совмещался с тайным строгим смирением? Самоваров погладил дверцу поставца. Там, где сквозь грязь едва брезжило серое пятно росписи, он нащупал тонкие лепестки уверенных мазков. Ого, тут наверняка что-то интересное!