– Что тебе, бабушка?
– Чаю, дорогуша. Не принесешь ли мне чаю из девяти листов?
– У меня покупатели, которые уже уходят. Я принесу, как только освобожусь.
Я быстро взглянула на девушку.
– Ваша бабушка. Может быть, ее зовут так же, как и вас?
– Я ответила вам, я единственная Келли. Если у вас ко мне дело, говорите. – Она сложила руки на груди, всем своим видом выпроваживая нас за дверь.
Мысль о потере единственной зацепки была невыносима. Келли была одной из четырех… И тут меня осенило. Травная лавка, полки, заставленные лекарствами. Названия.
– Келли, – заговорила я, с трудом сдерживая охватившее меня волнение, – а как зовут вашу бабушку?
– Это же смешно. Чего вы в самом деле добиваетесь…
– Окажите нам величайшую милость. Это чрезвычайно важно.
Я была готова вытаскивать из нее ответ раскаленными щипцами.
– Ее имя Селина.
Обстановка. Можно находиться в двух разных комнатах, слышать одинаковые буквы и звуки, которые породят разные образы. Тенни перечислил четыре имени, но я слышала их не в той обстановке. Селина была не сгинувшей без следа незнакомкой, еще одним непомеченным именем в бесконечном списке погибших. Я ее знала.
– Умоляю, Келли. Можно мне поговорить с вашей бабушкой? Мои сведения оказались неверны, это ее я ищу.
– Моя бабушка ни с кем не общается. Она очень слаба.
– Клянусь, я не причиню ей вреда. Я друг ее друзей. Передайте ей мои слова, и если она прикажет нам уйти, мы уйдем. – Я набрала побольше воздуха и отступила на шаг. – Скажите ей, я была знакома с одним ее учеником. Он многое узнал от нее, но самое главное то, что следует увидеть человека целиком, прежде чем судить о значимости его дарований.
Кипя от негодования, девушка исчезла за дверью. И мгновенно вернулась.
– Она встретится с вами. Но только быстро. Мы не должны утомлять ее. В следующем месяце ей исполнится девяносто.
Мы с Тенни прошли вслед за Келли в крошечную комнатку, пахнущую лавандой и мятой. Через окно в комнату проникали солнечный свет, воздух и сотни ароматов из двора, заставленного ящиками и корзинами с травами и цветами. В кресле у окна сидела старая женщина, такая ветхая и сухая, что казалось, легчайший ветерок может унести ее, словно пыль. Ее голова непрерывно Дрожала от старости, но в синих глазах светилось любопытство.
– Кто это говорит о былых временах?
– Меня зовут Сейри, госпожа, а это мой друг, Тенни из Вердильона. Не могу передать, как я счастлива видеть вас. Я и представить не могла, что это возможно.
– Все это замечательно, но я не получила ответа на свой вопрос.
– Мой муж был вашим учеником. Его звали Кейрон, старший сын барона Мэндийского, правителя Авонара.
Селина не выказала страха. И сомнения. Но она слушала, окаменев. Даже ее голова на миг прекратила дрожать.
– И как все это касается меня?
– Он рассказывал мне о наставнице, которую звали Селиной, как она приняла испуганного и неуклюжего мальчишку и научила его видеть прекрасное в своем призвании. А когда он стал надменным, как это происходит с молодыми людьми, она обучила его видеть прекрасное в каждом человеке. Он рассказывал мне о вашем свечных дел мастере и о сыновьях, как, сталкиваясь с трудностями, он всегда думал: «А как бы поступил Морин?»
Старуха протянула руку, ее голова снова затряслась, словно я верно ответила свой урок.
– Бабушка! – воскликнула Келли.
Но рука старой женщины была тверда, она смотрела на меня ясными глазами.
– Кейрон. Какой у него был талант и сердце, достойное его дара! Дарующий Жизнь, так мы называли его. Я не знала, что он пережил черный день. Но я вижу по тебе, что он ушел вслед за остальными.
– Десять лет назад. Его схватили.
– Я была немолода, когда он пришел ко мне. Кто бы мог подумать, что я его переживу? Кажется, я пережила всех их. – Как знакомы ее речи. Ни тоски, ни жалоб, лишь удивление таинственным поворотам судьбы, слияние, даже в горе, с вечной радостью и сожалением, болью и красотой. – И ты была его женой. Ты не из Авонара?
– Нет. Мы познакомились несколькими годами позже.
– Ты знала, кто он?
– Да.
– Любить Целителя нелегко, делить с тысячами других то, что должно принадлежать только тебе. – Она коснулась моей щеки теплым сухим пальцем. – Тебе бывало весело с ним?
– Очень часто.
– Прекрасно. – Селина откинулась на спинку кресла, серьезно покачивая головой. – Нет. Нелегко идти по Пути рядом с Целителем.
Келли нависала, словно только что выкованный меч, готовый отсечь все, что встанет на его пути.
– Значит, это ваша внучка? – произнесла я, желая перейти от прошлого к нашему делу.
– Правнучка. Внучка Морина, родилась всего за неделю до черного дня. Когда пришли лейране, я гуляла с ней по холмам, чтобы ее мать могла немного отдохнуть. И с холма я видела солдат, сжигающих Мэндилла, Кристофа, Эдварда, всех дж'эттанн, они убили моего Карло, Морина и всех жителей Авонара. Итак, для чего ты здесь? Не для скорби. Только не после стольких лет.
– Мы нашли вас через профессора Ферранта.
– Как странно. Он ведь поклялся. Зачем?
– История длинная. Я не хочу утомлять вас.
– Мне все равно нечем заняться. Лавкой управляет Келли. Я дремлю здесь на солнышке или смотрю на цветы. Скоро я уже попаду в Л'Тьер и высплюсь там. А пока что развлеките меня.
Я долго просидела у ног Селины, рассказывая ей историю Д'Нателя и Баглоса и зачем мне понадобились дж'эттанне. Каждый раз, когда звонил колокольчик входной двери, Келли исчезала и обслуживала покупателей, а потом возвращалась на свой пост у двери. И каждые полчаса она говорила мне, что Селине нужен отдых.
– Тише, детка, слушай, – сказала Селина, когда Келли в третий раз приказала нам уйти. – Это и тебя касается. – А потом мне: – Келли очень одаренная, но она не видела ни одного дж'эттаннина, кроме своей старой бабки, ни разу не слышала историй, которые рассказывают на Ав'Кенат, у нее никогда не было наставника. Я не смогла быть для нее всем сразу.
– Мне ничего этого не нужно, бабушка. Только ты. Я хочу, чтобы тебя оставили в покое.
– Разве ты не слышала рассказа, девочка? Если мы не поможем, даже тот мир, который мы знаем, может исчезнуть.
– Почему ты им веришь? Потому что они упомянули знакомые имена и названия? Ты учила меня не верить никому, а теперь распахиваешь двери перед этими людьми, не задавая вопросов. Все это может оказаться ложью.
Селина похлопывала меня по руке, отвечая внучке:
– Если ты не умеешь отличить правду от лжи, когда тебе девяносто, значит, ты даром прожила жизнь и не заслуживаешь больше того, что у тебя есть. – Она задумчиво посмотрела на меня. – Не простую вещь ты просишь, Сейри, читать мысли этого человека. Все может пойти не так, как тебе хотелось бы.
– Но вы попытаетесь?
– Я видела, как вырезают моих друзей и привязывают к столбам сыновей и внуков. Я держала в своей руке жизнь, с правом давать и забирать ее. Я девяносто лет слышала голоса предков. Если ты думаешь, я упущу возможность узнать, зачем все это, можешь сунуть меня в одну из банок с полки и продавать как особое снадобье, вызывающее безумие.
– Бабушка, ты не можешь! – Но восклицание Келли утонуло в хриплом смехе Селины, к которому присоединились и мы с Тенни, и девушка вылетела из комнаты.
– Теперь идите, – сказала Селина, утирая катящиеся по щекам слезы. – Мне нужно время, чтобы успокоить напуганную девочку и немного вздремнуть. Приводите своего немого друга, как стемнеет. Тогда мы и займемся загадками мироздания.
Когда мы забирали из конюшни своих лошадей, один из конюхов седлал крупного вороного коня. Очертания его головы, ноги… подстриженная грива и хвост… седло, которое я делила с Паоло, возвращаясь из Гренатты в Данфарри… Конь Роуэна. Я заторопила Тенни и успокоилась только тогда, когда мы смешались с толпой, движущейся к городским воротам.
19
Четвертый год правления короля Эварда, середина зимы
Долгие часы я просидела в темноте на жесткой постели, изводя себя разными «если бы только». Я вспоминала день рождения Кейрона, когда он рассказал, что не сможет использовать свою силу во вред кому бы то ни было, даже чтобы защитить себя или меня. Тогда я не поверила ему, уверенная, что, когда придет время, он станет сражаться, как любой другой мужчина. Когда я рассказала ему об убийстве человека в Тредингхолле и он не изменил своих убеждений, моя уверенность в том, что при случае он сделает все необходимое, не исчезла, но несколько ослабла. И мольба о прощении в его глазах, когда его утаскивали прочь, разрывала мне сердце. Какой бы ужас ни ждал впереди, он не станет бороться. Это подтверждали его последние слова, обращенные ко мне: «Это чудо. Все это…» В этом смысл существования дж'эттаннов, принимающих все, что дает им жизнь, часть предназначенного для них Пути. Будь они прокляты! Мне хотелось схватить и трясти отца Кейрона, его деда, всех проклятых дж'эттаннов, кричать, что в этом мире можно проложить свой собственный путь. Неудивительно, что все они умерли и забыты. И теперь мой Кейрон тоже умрет, потому что никто не станет слушать его, учиться чудесному и прекрасному, тому, что он принес в этот ужасный мир.