— Были, но они подавали именно надежду — не более одной, к сожалению, — он засмеялся своим прежним смехом...
И вообще — сколько неизвестных талантов должны погибнуть, чтоб хоть один стал известен?
Они простились.
Только трёх учеников подарил Мейслингу 1839 год... Лишь троих... Это был приговор времени. Мейслинг отправился в отставку.
Неожиданная встреча 1837 года поразила Андерсена. Он увидел в ней перст судьбы: словно время извинялось перед ним за смертельные обиды, наносимые людьми, которых подсовывало сказочнику.
Снег быстро заметал следы от кареты Снежной королевы. У дома девочка-оборвыш продавала спички. Андерсен купил у неё ненужную коробку.
— Благодарю вас. Вы — первый покупатель за сегодняшний день.
— Ты видела сегодня Снежную королеву? — внезапно спросил Андерсен.
— Да, она совсем недавно проехала мимо меня. Должно быть, в её карете тепло, — мечтательно произнесла девочка.
— Да, ты права, бедное создание, в её карете очень тепло... Как тебя зовут, спичечная девочка?
— Меня зовут Гер да, — отвечала она.
Дома он посмотрел спички. Оки отсырели. Он выглянул в окно. Девочка со спичками стояла всё на том же месте. Что принесёт ей Новый год? Ему он подарил встречу со старым мучителем и Снежной королевой, которую смогла разглядеть только одна девочка изо всего города. Её, видимо, видят только те, кого ока хочет забрать с собой. Замерзшая девочка посреди метели напоминала случайный подснежник, по ошибке высунувшийся из-под земли не вовремя.
Больше Андерсен не встречал девочку со спичками. И Мейслинг тоже никогда не выплывал из снежного тумана...
Ау, Снежная королева...
Снег так быстро заштриховал фигуру Мейслинга, словно его и не было никогда. Сколько подобных встреч ему ещё подарит холодный Копенгаген? Кто выплывет со дна детства?.. Сводная сестра? Какие-то сплетни о матери, которых он не хотел слышать? В городе, где по улицам катается Снежная королева, не мудрено замёрзнуть в объятьях людей...
Андерсен был уже автором трёх романов. Он думал о Мейслинге, придя домой. Вечная забота о хлебе сгубила многие таланты, станет ли он исключением? Или про него скажут, как про многих: «Он подавал надежды, но...» Мечты, которые привели его в четырнадцать лет в Копенгаген, исчезли, взамен этого пришли написанные книги, но что ценнее, кто знает? И не ценен ли просто этот долгий путь через нищету к пониманию. Но — к чьему пониманию? Вкусов потомков нельзя знать. Вкусы тех, кто рядом, известны. Датчане никогда не признают его главным писателем Дании. А к чему же он стремился? Чем выше становились его идеалы в искусстве, тем яснее виделась их полная недостижимость. Котомка за плечами, с которой он пришёл в Копенгаген, всё ещё давит и давит на плечи. Его последний, третий роман «Только скрипач» написан со смятением в душе. По существу все три романа о его душе. И везде — борьба таланта со средой, с жизнью. Конечный проигрыш. Смерть...
Скорей бы весна, думал Андерсен, прислушиваясь к потрескиванью поленьев. Скорей бы весна. Неужели есть на свете Италия, где тепло. Скоро там всё зацветёт... Нежное, яркое, благоухающее. А здесь только равнодушные вьюги, и весь город, словно утонув, покоится на дне белого, бесконечного по глубине моря и даже не подозревает об этом. Он отошёл от камина и сел к столу. Пододвинул лист бумаги и, взяв перо, стал выводить: «Италия, возьми меня к себе, Италия, возьми меня к себе». Так он исписал целую страницу. Потом бросил лист в камин. И тот, не задумываясь, сожрал в один миг все его мечты о самой сказочной на свете стране.
Скорей бы весна... Сколько весенних дней в нём будет не прекращаясь идти этот сегодняшний снег? Ему показалось, что из огня улыбнулось лицо незабываемого, не сегодняшнего, а давнего Мейслинга, вечного спутника тоски, и он издевательски произнёс: «Всегда».
«Всегда, так всегда», — устало произнёс Андерсен и лёг в постель. Но до утра так и не смог согреться. Ему снилась девочка со спичками, которая шла по краю Везувия за руку с Мейслингом, потом приснилось, что он не выучил урок, и он проснулся, лихорадочно вспоминая спряжения глаголов, но вдруг осознал, что он давно уже не в гимназии, и заплакал от счастья.
Утром у него поднялась температура. Это прорезывалась в нём, как режутся зубы, очередная сказка. Он ещё не подозревал о ней, но она хотела вырваться на волю из его утомлённого безрадостной зимой сердца.
Он стал думать о Мейслинге, как о своей очередной победе. Выдумка о Снежной королеве порядком развеселила его и он решил рассказать об этом Генриетте Вульф или Генриетте Ганк, писательнице, дочери издателя из Оденсе Иверсена, который когда-то был страшно удивлён его смешному желанию отправиться в Копенгаген на поиски славы и счастья, но дал рекомендательное письмо.