— Ты уникум, маленький Джек! — сказала она и поцеловала меня в шлем. Ее можно понять. Она была учительницей физики.
Весь полет до Фионы я разглядывал след ее бесцветных губ на прозрачном забрале.
Он у меня капитан космического дальнего плавания.
Именно он привел легендарный первый корабль колонистов на Фиону. На этом корабле было двадцать три тысячи человек, двести сорок три вида земных животных и мама.
Мама в то время была еще молодая, но уже умная.
Они вращались в разных кругах. Папа капитанил, мама ученила.
И тут папа неосторожно решил к ней подкатить. Он шел по коридору с бокалом мартини в руке, слегка покачиваясь и напевая. В бокале плавала оливка. И тут папа увидел ее. Она сидела на диванчике с книгой.
«Что вы читаете?» — снисходительно спросил роскошный капитан дальнего космического плавания.
«Адыгейские сказки», — спокойно ответила мама и подняла голову. Стальной взгляд трущобной красотки пронзил папу насквозь…
Он бросился к ее ногам.
Как многие властные мужчины, папа искал в своей жизни еще более властную женщину. Правда, он этого не знал и перепортил до встречи с ней множество других женщин.
«Вас тошнит?» — спросила мама на всякий случай.
«Какая милая ножка! — Папа поднял голову. Он знал, что у него красивые глаза. — Чудесный изгиб…» — И нежно провел пальцами. В тот момент папа еще не знал о чудесных свойствах другой маминой ноги. Удар!
Очнулся папа с синяком и уже влюбленный.
Охота на Фионе.
Удовольствие для настоящих мужчин, которым нечего терять. Так говорит папа. Он вообще любит ни к месту вставить пару афоризмов.
Перед нами простирается фионийское болото в первозданной, желто-фиолетово-черной кипящей форме. Чужие, нестабильные ДНК.
И сейчас земные ДНК, затянутые в зеленые комбинезоны, слегка порезвятся.
Взревывают двигатели. Поехали.
Папа увлекся охотой еще до моего рождения. Главное, объяснял папа, успеть разглядеть, чего ты там убил, до того, как оно превратится в какую-то земную хрень. Что я, уток не видел? Или там ежиков?
Мы разворачиваемся на своих шлепоходах, поднимая волны. Брызги от папиного шлепохода заливают меня с ног до головы…
Привал. Я отплевываюсь, папа смеется. Я знаю, что он это специально сделал.
«Как-то я убил забавную тварь, Джек. Но, видимо, ее успели сожрать до моего возвращения».
«А почему забавную?».
Папа повернулся и посмотрел на меня капитанским взором.
«Она не менялась, Джек. Я восемь часов пробыл рядом с ней, а она не менялась».
Будь это не мой отец, я бы рассмеялся.
Я знаю, что такого быть не может. Стабильность местных ДНК — миф, ерунда. Земные ДНК изменяют чужую биосферу в течение максимум получаса. Если я сяду посреди болота, через час вокруг меня образуется земная биосфера три метра радиусом. Все фионийское, попавшее в этот радиус, видоизменится и станет земным. Уток можно будет есть, яблоки срывать и надкусывать… От тигра или медведя отбиваться ногами.
Тварь, которая не менялась? Бред.
«Па, а ты бы не пил… В смысле, она точно была не с Земли?»
Папа смотрит вдаль, в кипящую фиолетово-желтую массу лжеболот, и лицо его на мгновение становится стальным. Словно папа снова на мостике космического лайнера и ему пора наматывать парсеки на гипердвигатель.
В следующий миг его лицо обмякает. Неудачник, как говорит мама.
«Эта тварь напоминала кошмарный сон, Джек. И я до сих пор хочу найти еще одну такую. Веришь мне?»
Я киваю. Я просто не хочу спорить.
«Это твой дядя Бляго. Что нужно сказать, Джек?»
Я чешу затылок. Затем открываю рот…
Мама хмурится:
«Нет, Джек! Почему у вас синяя поросль на лице — это не то, что мы обычно спрашиваем у родственников… Нет, ты не можешь взять пробу слюны. Это невежливо. Джек, перестань!»
Я перестаю. На время.
Дядя Бляго огромен. Никогда не видел таких огромных людей. Я сам выше многих, выше своего отца на голову. А мне всего тринадцать лет. Что будет, когда я вырасту? Даже мама не знает, а она знает все.
Я стану таким, как дядя Бляго?
С минуту я обдумываю такой вариант. Потом решаю: лучше уж застрелиться. Из папиного бластера.
Дом родителей — это лаборатория, врезанная в настоящее мексиканское ранчо. Два этажа, кабинет отца отделан деревом. Правда, находится все это на Фионе. Я выглядываю в окно, вишу на перилах. Смотрю, как по зеленой равнине бегут тысячи земных лошадей. Если лететь на вертолете, видно, как перед бегущим табуном фиолетово-желтая каша-размазня на глазах превращается в зеленую траву.