— Ну? — поторопил одноглазый. — Настоящий, нет?
— Подними выше, — приказал Нату сын леса. — Ещё.
Тот послушал, поднёс камень чуть не к самому носу беловолосого. Люди смотрели жадно, но руками не тянулся никто. Сын леса присмотрелся, затем сказал:
— Поверни. Не закрывай пальцами. Теперь покажи другую сторону.
Голос у него тоже был как будто вмёрзший в лёд, застывший.
— Да, Матьес, камень настоящий. Если это всё, что ты хотел, я пойду.
— Иди, — согласился одноглазый и кивнул своим людям.
Те шагнули вперёд. Работали слаженно: Ната оттёрли, Шогола-Ву взяли под руки, крепко взяли. Ударили под рёбра, лишая дыхания.
— Вы чего? — закричал Нат. — А ну, не троньте его, или я камень зашвырну, и ползайте в грязи, ищите! Думаете… эй, руки убрал!
Взяли и его, но не били, только держали крепко, чтобы не дёргался.
— Ты, выродок, на колени! — велел одноглазый.
Сзади ударили по ногам. Шогол-Ву пошатнулся, но устоял.
Нептица бросилась на людей, ударила клювом, ещё и ещё. Её оттолкнули, оставив след сапога на белых перьях. Двое взялись за топоры. Поодаль вскрикнула женщина.
— У вас Трёхрукий разум отнял, что ли? — скороговоркой выкрикнул Нат. — Камень-то вот он! Мёртвых поднимает, слышали небось?
— А мы её кусками нарубим! — ухмыльнулись ему в лицо.
— Пока нарубишь, она тебе кишки выпустит!
— Уходи, Хвитт! — воскликнул Шогол-Ву, выворачиваясь из крепких рук. — Пошла прочь!
Он не заметил, как здесь оказалась дочь леса. Видно, прибежала от телеги. Протолкалась вперёд, встала между людьми и зверем.
— Не трогайте, не убивайте! Я прикажу ей, она уйдёт…
Её соплеменник шёл следом. Теперь и лицо его застыло.
— Искальд! Уйми свою бабу! — рявкнул одноглазый.
— Ты позоришь моё сердце, Хельдиг, — сказал сын леса. — Отойди. Мужчины знают сами, что им делать.
Но она лишь помотала головой.
— Я не уйду. Зачем убивать зверя, если можно прогнать?
— А мясо, — подал голос трактирщик.
— Камень поднимет её…
— Не болтай, — перебил сын леса.
Голос его даже теперь остался холодным и ровным.
— Да эти уже слышали, — лениво сказал одноглазый. — А видеть им, может, и ни к чему. Ладно. Пусть гонит, возни меньше. Давай, живо!
Дочь леса подтолкнула нептицу. Та зашипела, щёлкая клювом. Люди глазели, и ни один не догадался уйти с пути, чтобы зверь прошёл к дороге.
— Не уходит что-то, — пробормотал местный мужик, поднимая лопату.
— Да как она уйдёт, дурень, когда вы её не пускаете? — воскликнул Нат.
Его дёрнули, чтобы молчал, но люди сообразили, отошли. Дочь леса повела нептицу, поглаживая по спине, уговаривая. Та обернулась раз или два.
— Уходи, Хвитт! — крикнул ей запятнанный. — Пошла вон!
Нарочно старался, чтобы голос звучал грубее.
Нептица фыркнула, вскинула голову и зашагала к дороге, высоко поднимая лапы. Сын леса пошёл следом.
Из-за тумана плохо было видно, но Шогол-Ву услышал, как свистнул хлыст и тонко вскрикнул зверь. Ахнула женщина, хлыст запел снова, и кто-то побежал по дороге, липко защёлкала грязь.
Тут его и поставили на колени. Не уследил. Руки дёрнули вверх, спутывая.
— Тронете моего проводника, и мы с вами не договоримся! — крикнул Нат над головой.
— О чём не договоримся?
В голосе одноглазого звучала усмешка.
— Да ясно о чём. Это ж вы меня нанимали — скажете, нет? Ну и кому я должен был отдать камень? Он сейчас не с вами, я угадал?
— Догадливый ты. Даже слишком, раз удрать пытался. Но мы, видишь, подогадливей будем. И сила не на твоей стороне.
— Сила? Ну, возьми камень силой. Давай, возьми! Что, не хочется, а?..
Голос его оборвался вскриком.
— Не трогать! — прогремел одноглазый. — Я кому говорил? Может, мне повторить, Фьель, и при каждом слове тебе палец ломать, чтобы лучше запомнил?
— Я понял! Понял я, больше не трону!
— Вот то-то… Ведите бабу!
Шогол-Ву поднял голову. Успел увидеть тётушку Галь, и руки дёрнули вверх, вынуждая склониться так низко, что перья, вплетённые в волосы, коснулись грязи.
— Говори, женщина.
— Нат, ты здесь?
Голос тётушки Галь дрожал.
— Нат…
— Здесь я, — процедил тот сквозь зубы.
— Говорила я, ты со своими делами в дурное встрянешь, так и вышло. Сбежать тебе уж не дадут, но и с наградой не обманут. Эти люди слово держат.
— Ага… — начал Нат и осёкся.
— Правду о камне они сказать не могли, это верно. И наградой тебе не воспользоваться. Но они мне её дадут. Ты послушай, милый, послушай: я тебя в дом взяла, кормила, поила, последним делилась! Сам знаешь, как жила. А ты вырос, и что я получила? Не заботился ты обо мне, неблагодарный! Соседи, да будут боги к ним добры, помогали, хотя и не должны они мне ничего, а ты вот должен.