Она умолкла, чтобы отдышаться. Нат молчал.
— А напоследок-то во что меня втянул, старую, а? Ни стыда, ни совести! Оку врать пришлось, как я перед Двуликим-то грех такой замолю? Эти люди меня по доброте только и не тронули, а могли и наказать, чтобы другим неповадно было. Ты, милый, передо мной виноват — вовек не расплатиться!
— Ну, чего уж, — проворчал Нат. — Во, разошлась, старая…
— А что, скажешь, ты мне не должен? По совести, перед богами?
— Ну, должен…
— И как ты долг-то отдать собирался, если бежишь, как пёс трусливый, бросаешь меня?
— Как, как! — вскричал Нат. — Да никак! Жила как-то, ну и прожила бы…
Он умолк.
— Не так уж ты и дорожишь тётушкой, а, парень? — вкрадчиво спросил одноглазый.
— Да чтоб вас… Хотите, чтоб я перед вами наизнанку вывернулся, да? Ну вот, вот, слушайте: стыдно мне, да… Да! Ну, плохо я жил, аж самому противно, но её бы не оставил. Думал, часть награды передам…
— О другом теперь думай, — сказал одноглазый. — Отдашь камень по своей воле, и о твоей тётушке позаботятся. Век доживёт, ни в чём нужды знать не будет. А заупрямишься, по-другому потолкуем. С человеком, парень, многое сделать можно, чтобы он к ушам богов отправиться мечтал.
— Ага, только я знаю уже, что стану раздери-кустом, сам себя буду иглами протыкать, и мука эта не кончится. Так было б ради чего соглашаться! Только тронь меня, и так и знай: терпеть буду, пока не издохну, всё вытерплю, а камень не отдам, чтоб к ушам богов уйти, а не лозой колючей стать!
— А если не за тебя примемся, а за тётушку твою? Или даже рук марать не будем, вернём её домой, в Кривой Луг. Людям сдадим и вместе посмотрим, что они решат.
Старая женщина охнула.
— Что вы сразу о плохом? — с досадой воскликнул Нат. — Подумать дайте. Если всё переменилось, так мне теперь крепко нужно подумать… Ты вот, тётушка, людям этим веришь?
— Верю, милый. Они с нами хорошо обошлись, и думаю, слово сдержат. Ты уж решай скорее.
— А я вот не верю! Получат своё, больно ты им будешь нужна? Знаешь лишнее… Эй, оборванцы, а ведь вы тоже знаете больше, чем вам положено! Чего пялитесь, как овцы, думаете…
— Зря не болтай, — перебил одноглазый. — Значит, так: едешь с нами, а по пути решаешь, отдашь камень по доброй воле или нет. Парни, останетесь тут. Подождёте, чтобы мы отъехали — ну, смекаете, — и этого…
Он присвистнул.
— Э, нет, так не пойдёт! — воскликнул Нат. — Придумал! Придумал, хвала Трёхрукому! Вот, слушайте: едем к Холодному заливу. Садим тётушку на корабль, пусть плывёт на Сьёрлиг, а с ней вот этот пятнистый, мой проводник. Первое — я клятву давал, что половина награды его. И так перед богами кругом виноват, ещё этот грех брать… Второе — пусть он за старой приглядит. Она ж сама не справится, да и как прознают, что золото при ней, долго не проживёт. И вам я не очень-то верю, мало ли что подстроите. А как уплывут они, я камень и передам. Ну?
— Нам, значит, не веришь, а выродку веришь?
— Да он дурной, честный. Сами посудите, кто из этого племени со мной бы пошёл? Он от меня пока и ломаной медной раковины не видел, но не уходит, раз клятву дал. Так что да, ему я больше доверяю, чем вам. Во, что скажете?
Повисло молчание.
— Будем ждать, — решил наконец одноглазый. — Дождёмся того, кто тебе за камень платит, и спросим, согласен он или нет. А и скользкий ты, парень, как шилонос…
Нат хохотнул.
— Приходится! Вы-то ведь тоже не просты.
— Тащите его в дом. А вы позаботьтесь о выродке, но он должен остаться живым, это ясно? Кто перестарается, я на том лично покажу, как нужно выполнять такие приказы.
— Что вы с ним делать собрались? — тревожно воскликнул Нат. — Я к тётушке его приставить хочу, не забыли? Сильно он ей поможет с переломанными-то костями! Ну, смотрите, искалечите, и договориться не выйдет!
— Да уж договоримся, — неласково сказал одноглазый. — Скажи ещё, что не думал развязать своего дружка и от нас дёру дать.
— Ничего я не думал!..
— Ладно, парни, не лютуйте. Пусть на ногах сам держится, но вы уж сделайте так, чтобы бежать ему не хотелось.
Били ногами. Молча, спокойно, будто выполняя работу.
Шогол-Ву сумел бы оттолкнуть одного, двоих даже со спутанными руками. Смог бы подняться, но и только. Его одолели бы снова, обозлились, и стало бы хуже.