— У него условие, — сказал одноглазый и толкнул Ната в спину. — Говори, да покороче.
Нат прокашлялся.
— Хочу полную награду. Отдадите моей тётушке, а она на корабль до Сьёрлига сядет, и вот этот, мой проводник, с ней. Трёхрукий у тётушки глаза отнял, потому нужен кто, чтоб помог и присмотрел. Да и шутка ли — пятьдесят золотых. Защита нужна!
— Это всё? — хмуро спросил Вольд.
— Больше ничего не прошу. Вот как увижу, что корабль отплывает, так камень и отдам.
— Мне он сейчас нужен. К морю мне с тобой ездить некогда.
— Ну так мне тоже другое было нужно: золото и жизнь безбедная. Когда на дело шёл, не знал я, что жизнью расплачусь, да и смертью тоже. Кому охота стать раздери-кустом, шипами себя колоть и вечно мучиться? Хороша награда за все мои страдания! Так я придумал: у моря камень отдам и сразу в воду. Уж там-то куст не прорастёт, а как иссохнет он от воды солёной, глядишь, я к ушам богов отправлюсь.
Вольд пожевал губами.
— А если клятву дам, что всё без тебя выполню, отдашь камень сейчас?
— Э, нет! Клятвам я не верю, сам хочу увидеть. Да у тебя, может, и золота нет?
— Зарываешься, пёсий сын. Значит, будет так: едем к морю, и твоя тётушка сядет на первое же судно. Готово оно плыть, не готово, погода, непогода — погрузятся и отплывут. Понял? А будешь как рыжуха хвостами крутить, я тебе покажу, как с людей шкуру сдирают и присыпают солью. Заодно подумаешь, как хуже, так или кустом.
— На первое так на первое, — пожал плечами Нат. — Согласен. Мне и самому тянуть не с руки, а то как бы разума не лишиться.
Он посмотрел за спины людей, на тёмную дорогу, и прибавил громко:
— А как не лишиться, если в дом вхожу, а там покоя нет от детского плача. Под полом двое ревут, заходятся, мамку кличут — ну, каково такое слушать?
— Где ревут? — растерянно спросил кто-то.
Люди расступились, оглядываясь, и вперёд протолкался мужик из местных, одетый наспех. Он дёрнул ворот рубахи, будто та его душила.
— Где, ты сказал, дети ревут? Я тут… Звали, кричали, огонь, — вот, я пришёл, сколько-то услышал. Где дети?
— А под полом, — охотно сказал Нат. — Ты у хозяина спроси.
— Да врёшь ты всё! Как можно врать-то о таком? Были б они под полом, и другие б услышали, не только ты.
— Так мёртвые они, друг мой, а я мёртвых слышу.
Мужик застыл, разевая и захлопывая рот.
— Ну, хватит! — рявкнул Вольд. — Если едем, то теперь. Этих вяжите!..
— Подожди, Вольд!
Сын леса вышел вперёд. Кинул сощуренный взгляд на Хельдиг, на запятнанного.
— Тётушке твоего вора нужен человек, чтобы служил глазами. А кто это будет, разницы нет. Возьми лучше её, а выродка — выродка убей! Он знает лишнее, и он опасен. Если вернётся, натворит бед. А эта нам не страшна.
— Как ты можешь! — вскричала Хельдиг. — Ты…
— А ну, не визжи! — прикрикнул Вольд. — Искальд, это вроде твоя баба, нет?
— Уже нет.
— А, вот как, значит. Ну, мне лишние ни к чему. Эй, ты, вор — решай, кого из них приставить к твоей старухе.
Глаза Ната забегали по сторонам.
— А чего б не двоих? — хохотнул он, криво усмехаясь. — Тётушка на старости лет заслужила помощников…
— Я сказал, выбирай одного. Да живее, или решим за тебя.
— Её, — сказал Шогол-Ву и бросил прут. — Пусть плывёт она.
Хельдиг ничего не сказала. Только вцепилась в его руку так, что двое тянули — насилу оторвали. Шогол-Ву посмотрел напоследок в её глаза.
Его оттащили, едва устоял. Теперь он видел только чужие угрюмые лица, злые взгляды.
— Подальше заведите, — приказал Вольд. — Чтобы не встал, и тело разрубить.
— Не нужно, не нужно, нет!.. Лучше меня!.. — запоздало вскрикнула дочь леса, и за спиной стало тихо. Слишком тихо.
Шогол-Ву дёрнулся, но держали крепко и обернуться не дали. Поволокли быстрее, чем успевал идти.
— Я пойду сам, — сказал он, пытаясь поймать землю ногами. — Я сам…
— Шагай давай! — только и ответили ему.
Должно быть, их было четверо. Двое крепко держали под руки, шумно дыша, ещё один подталкивал в спину. И кто-то нёс фонарь, освещая путь.
Фонарь был тусклым. Свет его лишь едва разгонял черноту, и метались по неровной земле изломанные длинные тени.
Шогол-Ву брёл, спотыкаясь. Мир ещё кружился и порой уплывал на мгновение, а когда возвращался, ноги уже не чуяли земли, и тело всем весом повисало на чужих руках.
Они не могли идти быстро, и всё-таки слишком скоро утих за спиной постоялый двор, окружила сонная тишь, и стражи принялись осматриваться.