Сын леса был теперь по ту сторону перекладины. Грязный, потерявший топор, он поднимался с колена.
Шогол-Ву подобрался и ударил по натянутому ремню, не выпуская из глаз и врага, и рогачей. Ещё удар — ещё один зверь освободился и ускакал во тьму.
— Ты умрёшь! — воскликнул сын леса и вскочил на перекладину.
Рогачи — привязанных оставалось трое — рванулись, столбы затрещали, и пылающий навес полетел вниз. Шогол-Ву отпрыгнул, ударившись спиной о мохнатый бок. Схватившись за белую гриву, устоял.
Последние рогачи кинулись прочь, храпя, роняя пену, волоча за собой горящие остатки навеса. Сын леса закричал. Шогол-Ву видел, как он пытался выбраться из огня, но его сдавило брёвнами. Люди у дороги зашумели, и рогачи, напуганные, повернули, не разбирая пути. Спутавшись поводьями, влетели в огонь, забились, размётывая куски горящей кровли.
Неясно откуда возник старый охотник. Одним прыжком взлетел на спину зверя, безумного от боли. Тот тряхнул головой. Казалось, тяжёлые рога смахнули непрошеного седока в огонь, он исчез из виду. Но вот один рогач кинулся прочь, свободный, и прянул в сторону второй. Потом и третий рванулся от огня так быстро, что едва устоял. Всадник, вцепившийся в гриву, встал на спину зверя и спрыгнул на ходу.
Он подошёл к навесу и потянул что-то из-под брёвен: тело, изломанное, обгоревшее. Освободил наполовину и вонзил нож в грудь.
Потом Зебан-Ар поднялся, кинул напоследок долгий взгляд и отступил туда, где край двора таял в чёрных тенях.
Шогол-Ву похлопал белого рогача по шее. Тот дрожал и мотал головой, его сосед был спокойнее. Запятнанный рванул рубаху, отрезал кривую полосу и завязал рогачу глаза, как мог.
— Идём, — прошептал он, не слыша собственного голоса. — Идём.
Вольд ещё бился, удерживая топор в левой руке. Клур теснил его к дому.
Там под окном лежал одноглазый, ещё живой, скрёб пальцами по земле. Грязь под ним смешалась с кровью.
Вольд шагнул, не видя, запнулся о ноги лежащего, и противник свалил его, наступил на грудь.
И тут кто-то рассмеялся хрипло и негромко. Слепой бродяга шёл, переступая мёртвые тела, держа у горла почерневшие пальцы. Клур дёрнулся при звуках этого смеха.
Бродяга снял капюшон.
— Спорите, кто из вас предатель? — спросил он. — Кому я зря доверял? Клур, что ж ты не сказал, что убил меня?
Вольд отполз, раскрыл рот, но сказать ничего не сумел.
— Я освободил тебя! — воскликнул Чёрный Коготь. — Думал, покончу с проклятием. От тебя осталось лишь тело, а разум ушёл. Будь ты в своём уме, сам бы велел прервать это жалкое существование!
— Чего? — пробормотал Вольд, приглядываясь. — Свартин?..
Все, кто ещё стоял на ногах, прекратили сражаться. Не сразу, но остановились. Кто шагнул вперёд, кто отступил. Зашептались.
— Да разве ж это он?
— Быть не может! Не похож совсем…
— Он, точно он, ток отощал до костей!
— Я доверял тебе, Клур, — прохрипел бродяга. — Поставил первым над Дланью. Верил больше, чем брату, а ты убил меня!
— Для тебя осталась только эта свобода. Ты жил как зверь, взаперти, разве не помнишь? Из-за проклятого камня не мог даже выйти к людям. Каждый день ты терпел эти муки, и мне было больно смотреть. Я не знаю человека сильнее тебя, никто из живущих не продержался бы так долго, но ты сломался, Свартин! Проклятье тебя сломило.
Бродяга издал хрип, но ничего не сказал.
— Разве не ты бросался на стражей, стоило им сказать поперёк хоть слово? Не ты убил двоих? Одного мы так и не настигли, ушёл, и только боги знают, куда. Чего было ждать — чтобы слухи поползли? Или чтобы ты сбежал, показался людям в таком виде?
Чёрный Коготь помолчал, не дождался ответа и продолжил:
— Вся твоя слава тут же превратилась бы в дым. Да что слава — думаешь, после такого мы удержали бы земли? Я хотел, чтобы тебя хоть запомнили достойным. Чтобы знали: умер, сражаясь. Хотел покоя для тебя!
В голосе его звучала мука и отчаяние.
— Не было уже иного пути. Даже если бы Вольд не солгал, если бы нашёл выход, как обещал, — ты перестал быть собой. Даже не тень прежнего — безумец, которого до последних дней пришлось бы прятать. Долго можно скрывать такое, как по-твоему? Бояться, что у кого-то из наших язык развяжется, легко? Или что задумаются, для чего им оставаться на нашей стороне. Уже наверняка задумывались. Я устал…
Он покачал головой, усмехнулся невесело.
— Я думал, проклятый камень ещё с тобой, поспешил, не проверил. Думал, схороню тебя и проклятье заодно…