— Ладно, пойдём. Всё равно она не танцует…
Шогол-Ву приподнялся на локте, и у порога что есть мочи заорали. Незваные гости, толкаясь, кинулись прочь. Слышно было, кто-то упал, загремел на дощатом полу, и кто-то обругал крикунов.
Дверь осталась приоткрытой, но вставать, чтобы запереть её, не хотелось.
Стало светло, будто наступил день, и пришла Хельдиг.
— Не могу поверить, что ты жив, а Искальд отправился к ушам богов, — сказала она. — Лучше бы наоборот. Дети леса верны своему выбору.
— Мне всё равно, — ответил он.
— Если всё равно, почему ты плачешь?
Шогол-Ву проснулся и ощутил прохладу на щеках. Вскинул ладонь и почуял дурной запах: эти слёзы пахли несвежим мясом, мокрой шерстью, старым зверем. Пёс наклонился, дыша в лицо, и опять лизнул.
— Иди прочь, — сказал Шогол-Ву, лёг вниз лицом и наконец заснул крепко, без сновидений.
Раздался крик.
Такой лучше не слышать никогда, потому что его не забыть. Запятнанный слышал. У разорённых горящих домов, над телами ушедших так кричали оглушённые потерей, понимая, что вспять не повернуть, но не имея силы смириться. Такие вставали и сами бросались в огонь, на клинок, — куда угодно, лишь бы не длить эту муку.
На кровати спал Зебан-Ар. Он вскочил, задев брошенную на полу миску, и та покатилась, гремя. Испуганный пёс отскочил в угол, щеря зубы и поджав клочковатый хвост. Нептицы уже не было.
Кричал Клур. Смотрел на что-то, что видел лишь он один, и Ашша-Ри пыталась растормошить его и заткнуть рот, всё сразу.
Двуликий всё же пришёл, хотя и глядел хмуро. В сером неверном свете, из-за которого мир казался сном, Шогол-Ву разглядел нож в руке старого охотника.
— Стой! — воскликнул он, становясь на пути. — Как ты объяснишь людям тело?
— Я не так глуп, порченый. Сделаю, чтобы он умолк!
— Только подойди! — прорычала Ашша-Ри.
Шогол-Ву обернулся. Охотница посмотрела как раненый зверь, понимая, что с двумя ей не справиться.
— Что ему осталось? — спросила она, придавливая Чёрного Когтя к полу, зажимая ладонью рот. — Если отнять ещё и голос…
— Не будем трогать, — сказал Шогол-Ву. — Убери нож.
— Жалеешь его, порченый сын, жалеешь эту падаль? После всего?
— Не жалею. Хочу узнать, что он видит.
Старый охотник постоял, раздумывая, и спрятал нож.
— Будь по-твоему, — сказал он и сплюнул. — Пусти, я уйду. Здесь смердит мертвечиной.
Клур больше не кричал, только стонал, дыша тяжело. Шогол-Ву решил, что его помощь здесь не нужна, и вышел тоже.
Снаружи, не спеша подходить, толпились любопытные. Кто выскочил в чём был, не стыдясь, кто смотрел из-за приоткрытой двери.
— Что там, а? — испуганно и хрипло спросил рябой парень, моргая опухшими глазами. — Что стряслось?
Он потянулся к рукаву старого охотника, но тут же и отдёрнул пальцы. Зебан-Ар прошёл мимо, не сказав ни слова.
— Дурной сон, — ответил за него Шогол-Ву. — Не на что смотреть.
Люди загудели, зашептались:
— Дурной сон? Знак дурной!
— А что снилось-то?
— Может, Хорту позвать? Она сны толковать умеет.
— Не теперь. Пусть он ещё отдохнёт.
Шогол-Ву плотно затворил дверь и услышал, как Ашша-Ри заперлась изнутри.
Спать больше не хотелось, и он решил спуститься вниз. Раздвигая людей, встревоженных, сонных, столкнулся взглядом с Ингефер, сестрой трактирщика.
Она поджала губы, вскинула голову. Косы её расплелись и текли тёмным золотом, рука, белая, полная, придерживала кофту на груди. Йокель, обнимая за плечи, стоял рядом.
Запятнанный прошёл у стены, огибая этих двоих, и спустился по лестнице в дымный зал. Пёс увязался следом, лез под ноги, бил хвостом.
Пировали как в последний раз. Не жалея, били посуду. Недоеденное валили на пол или в очаг, потешить Двуликого — то ли по старой памяти, то ли надеясь задобрить.
Теперь веселье догорело и умерло, и в опустевшем разорённом зале не осталось почти никого. Кто ушёл домой, кто спал наверху. Только кто-то гремел в дальней комнате, может, искал выпивку. Ещё один растянулся на лавке у стены, с головой укрывшись курткой и мыча во сне, да хмурый поселенец, морщась, прихлёбывал из кружки, расчистив себе угол стола и держась за лоб.
— Чё орали-то? — спросил он угрюмо, поднимая больные глаза.
— Плохой сон. Не о чем тревожиться.
В дверь заскреблись, и послышался тонкий голос нептицы. Переступая черепки и брошенную посуду, запятнанный прошёл через зал и отворил.
Нептица встряхнулась, обнюхалась с псом, но заходить не спешила. Шогол-Ву подождал, оглядывая сонный двор с чёрными пятнами кострищ, и прикрыл дверь. Нептица заскреблась опять.