— Ты не понимаешь, так я поясню. Успел разглядеть Свартина? Как он тебе показался, а?
Не дождавшись ответа, он продолжил:
— Кто послал вас за камнем?
Наклонился близко. Глаза тёмные, холодные, как мокрый снег.
— Кто, говори? Кому они его понесли?
Шогол-Ву промолчал. Черноволосый хлестнул его по щеке — не больно, с плетью не сравнить, но с воинами так не поступали. Это было унизительно и обидно.
— Кто знал о камне? Кто вас послал?.. Я не поверю, что твой дружок брал его для себя. Это ведь Нат Ловкие Пальцы, да? Не доводилось встречаться, я его не признал. Да и говорили, отправился к ушам богов. Видно, и тут выкрутился.
Он хмыкнул, усмехнулся криво, чтобы не тревожить раненую щёку.
— Так кто его нанял?
Слова падали, как удары плети. Сквозь стиснутые зубы долетало дыхание, тяжёлое, свистящее.
— Ты не понимаешь, выродок. Дело плохо. Я не знал человека крепче Свартина, и ты видел, во что он превратился за пору снега. Это сделал камень, и в других руках такая вещь натворит бед. Кто ещё согласится торчать взаперти?..
Перст подождал. Отошёл, раздумывая. Вернулся.
— Врать не буду, тебе не жить. Разговоришься или нет, а только плясать тебе в петле, когда придёт Двуликий. Но если тебе хоть что-то дорого в этом мире, хоть кто-то…
— В петле? — разлепив губы, хрипло спросил запятнанный. — Перед всеми? Почему?
— Шутка ли, Свартин мёртв. Придётся тебе отвечать за это на помосте, чтобы люди видели. А то бы тут и сдох, чего представление устраивать.
Он прошёлся ещё, остановился.
— Слышал меня? Камень его погубил. Нельзя, чтобы такая вещь попала в дурные руки. Скажешь, куда понесли камень, кому?
— Свартин Большая Рука нарушил клятву, и боги покарали его. Вот и всё, что я тебе скажу.
Чёрный Коготь грозил. Упрашивал. Наконец, сам взялся за плеть, но Шогол-Ву не проронил больше ни слова. Он всё пытался уйти к реке, вызывал в памяти её голос, её глянцевитый блеск, плавное течение. И как ушёл человек, он не услышал.
За ним явились вшестером. Боялись, должно быть, чтобы не одолел и не сбежал. Кто-то ещё остался за дверью.
Освободили руки и тут же связали их впереди. Убрали путы с ног. Толкнули, приказывая идти.
Шогол-Ву не чуял ни рук, ни ног. Шагнул послушно, надеясь только не упасть. Вышел за порог — стражи в коридоре отпрянули, будто он что-то мог им сделать, такой, сейчас.
Путь недлинный, с десяток шагов, дальше каменные ступени. На ступенях пришла боль: кровь возвращалась в онемевшие ноги и руки. Спина горела, и этот жар проникал глубоко, туманил голову.
— Ещё идти может, — прозвучал голос, в котором злость мешалась с удивлением.
— Так выродок же бесчувственный, — ответили ему.
Толкнули в спину окованной рукоятью цепа.
— Они ж ни боли, ни жалости не знают. Я слышал, как вот бились мы, одного такого надвое перерубили, а он в противника зубами вцепился намертво, в горло прям. Вот так, значит, требуха болтается, любой другой помер бы давно, а этому хоть бы что!
— И чё?
— Чё, чё — загрыз.
— Трепло ты, Одде, быть того не может!
— Да чтоб у меня Трёхрукий удачу отнял! Что слышал, то и говорю. Он потом ещё двоим поджилки перегрыз и уж тогда издох.
— Да ладно!..
— Вот мелет!..
Но слышно было, отдалились. На шаг, может, два. На пятки уже никто не наступал.
— Так может, и этому стоило морду завязать? Ну, или зубы выбить. Вдруг искусает кого.
— Да Одде всё врёт. Кабы то правда была, уж Чёрный Коготь бы сказал.
— Вру? Я вру? Да страшнее выродков только дети леса!..
За лестницей устроен был пост, где караулил страж. Он поднялся, отпер дверь, окованную железом, и отошёл с пути.
— Ну, может, оно и к лучшему, если их всех не станет. Кто в своём уме будет жить, как зверь дикий, без дома, без ремесла? У этих и семьи нет. Твари, одно слово. Тьфу!
Последняя дверь заскрипела, распахиваясь. За ней лежал стылый и светлый мир. Мощённая булыжником площадь, притрушенная соломой, а над нею белый холм, будто там, наверху, выпал снег.
Взревели зеваки. Они уже собрались, ждали. Из толпы метнули капустную кочерыжку, и она упала у ног стража. Тот огляделся недовольно.
Площадь была та самая, где стоял дом Свартина. Шогол-Ву обернулся: так и есть, его держали здесь же в подвале, а не при храме, как полагалось. И дом не сгорел, сумели потушить.
— А ну, шагай! — велели ему, подталкивая цепами. — Шагай давай!
Впереди ждал помост, точно причал в бурных волнах. Люди бесновались, выкрикивая ругательства. Взлетали кулаки, звучали проклятия.
На помосте стоял черноволосый. Спокойно глядел. Ждал.