Стражи отталкивали особо ретивых горожан без жалости. Те лезли, теряя страх. Иногда им везло ударить пленника.
Ни плети, ни кулаки, ни цепы, окованные металлом, не пугали запятнанного. Ему доставалось и хуже, когда учился ходить по бревну, когда прыгал через заросли раздери-куста. Им всем доставалось.
Дети тропы не боялись боли. Не боялись они и смерти: идти к ушам богов не страшно, если жил хорошо и умер честно. Как воин, не как трус. Если не сдался, не проиграл врагу, отплатил за обиды.
Но не было участи хуже, чем умереть в петле. Говорили, и там, наверху, такие бродят с петлями на шеях. Верёвка не даёт идти свободно, тянет незримый груз. Никогда им не достичь ушей богов. Шогол-Ву предпочёл бы, чтобы забили до смерти, только не в петлю.
Он поднял голову, огляделся. Куда ни глянь, кривые рты, лица, перекошенные ненавистью.
Один из горожан качнулся — видно, толкнули — и шагнул в сторону. Ещё двое отшатнулись, и Шогол-Ву увидел знакомое лицо. Спокойное. Полосы на щеках, на подбородке и шее. Раоха-Ур стояла, улыбаясь, здесь, в толпе. Она не боялась. Знала, что лишь один её и увидит.
Люди сдвинулись, и охотница исчезла.
— На что уставился? — рявкнул страж, толкая в спину. — Вперёд пошёл! Тяни, не тяни, конец один.
Толпа ревела.
Гнилые души, они легко предавали и других, и себя. Давно ли тут жили под началом Френа Зоркого Глаза? Разве нет в этой толпе тех, кто бился за Френа, против Свартина, когда тот потянул лапу к Приречью? Разве нет тех, кто шёл друг против друга, проливая кровь?
Но им было удобно забыть о том, и они забыли. А если бы Свартин не солгал, если бы отдал Приречье, как клялся, детям тропы, люди приняли бы и это. Склонились бы перед выродками и молчали, уступая плодородные земли, делясь урожаем.
Но дети тропы проиграли, понадеявшись на клятву лжеца. А проигравшие всегда виноваты.
И вот, эти люди, которые в пору колосящихся полей радовались бы смерти Свартина, сейчас за это же его и убьют. И Шогол-Ву, восходя на помост, растянул губы в улыбке.
Чёрный Коготь поймал его за плечо жёсткими пальцами в задубелых кожаных перчатках. Толкнул к петле.
— Не передумал? — спросил вполголоса. — Назови имя, и даю слово, уйдёшь без верёвки на шее. Лучники ждут знака.
Шогол-Ву поглядел на стену.
— Решайся! Или умрёшь как ничтожество, той смертью, которой не желают и врагам. Чего ради тебе молчать? Тебе уже не будет дела до оставшихся.
Чёрный Коготь ждал ответа, стиснув зубы, и глаза его делались всё холоднее. А толпа бесновалась и шумела, требуя покончить с выродком не медля.
— Что ж, ты подохнешь, и мерзкая то будет смерть. Не знать тебе покоя, и поделом. А дружки твои поделят вырученное и о тебе если и вспомнят, то чтобы порадоваться, что на их долю больше досталось. Но знаешь, я думаю, в награду они получат совсем не то, что им обещали. Белый камень — не та вещь, за которую заплатят честно.
— Чего тянут? — донеслось из толпы.
— Во-во, до ночи стоять будем?
— В петлю его, в петлю! Охота поглядеть, как пляшет!
— Что ж, — сказал Перст, — будь по-твоему.
Он отошёл к краю помоста и начал:
— Добрые жители Пограничной Заставы! Честные люди! Этой ночью злодеи пробрались в город, и Свартин Большая Рука был вероломно убит.
— И Унгель, трое детей малых осталось! — крикнули из толпы.
— Убийца, проливший кровь Свартина, вот, перед вами. За деяния свои он примет позорную смерть, и те, что были с ним, далеко не уйдут. Все, кто идёт против честных людей, кто сеет зло, будут наказаны. Это обещаю вам я, Клур Чёрный Коготь, Указующий Перст, перед лицом богов.
Он толкнул запятнанного ближе к верёвке, свисающей с перекладины.
— Кровь? Мы не тронули Свартина. Разве он умер не в огне?
— Ещё не поздно дать знак лучникам. Имя!
— Мы не убивали Свартина. Я не убивал!
— Ты поступил хуже, — сказал Чёрный Коготь, набрасывая петлю ему на шею. — Помог украсть камень. Тебе-то что, сдохнешь сейчас, а мне расхлёбывать.
Он взялся за верёвку, готовясь затянуть.
— Ну? Последний раз спрошу. Кто…
Над голосами толпы, слившимися сейчас в один, низкий, предвкушающий и довольный, взлетело визгливое:
— Выродки!.. Ой, люди, выродки здесь!
И почти сразу:
— А-ай! Убили, убили!..
Первые ряды отшатнулись к помосту. Началось волнение и давка, крики зазвучали там и сям. Стражники, подняв цепы, ринулись в гущу толпы.
Чёрный Коготь, выпятив подбородок и всё ещё удерживая руку на плече запятнанного, цепко озирал площадь.
Со стены боком, головой вниз, свалился лучник. Второй крикнул, обернувшись, и захлебнулся кровью. Осел, подняв руки к горлу, цепляясь за древко.