Хлопнуло, будто развернули полотнище, и откуда-то сзади на помост упала нептица. Проехала, скребя когтями дерево, оставляя борозды. Пошла на Перста, шипя, расставив крылья. Стрела ударила, срезав конец пера.
— Не стрелять! — закричал Чёрный Коготь, бледнея. — Опустить луки!.. Опустить луки!
Он отступил, уходя от удара клюва, и крикнул в толпу:
— Улле!.. Лучники, двое!.. У стены, слышишь?..
— Понял!.. — донеслось в ответ.
— Уходи, Хвитт, — велел запятнанный. — Уходи! Лети прочь!
Нептица не послушала. Стояла, раздувшись, защищая его от толпы, от всего города. Но толпе и дела не было: люди бежали в страхе. Раздавались крики, резал уши визг.
Шогол-Ву извернулся и выскользнул из петли.
Он поглядел на Перста. Тот застыл, злой и белый, мог и убить, но отчего-то не стал. И ждать, пока он передумает, запятнанный не собирался.
Он закинул руки на шею зверя. Связанные — даже лучше, крепче будет держаться. Перебросил ногу.
Нептица прыгнула, наступая на голову стражника, торопящегося к помосту. Оттолкнулась, хлопнула крыльями. Под крики и оханье пробежала по головам, как по качающемуся мосту, ударила по воздуху раз, другой и сумела перелететь на крышу. Не останавливаясь, поскакала, рванулась всем телом, хрипя — и вцепилась когтями в стену, замолотила крыльями.
Шогол-Ву подался вперёд, перенося вес, и зверю удалось не сорваться. Растерянные стражи с луками глядели издалека, любой из них поразил бы цель без труда, но они замерли, повинуясь приказу, с которым — по лицам видно — не были согласны.
Нептица вскарабкалась на стену, расставила крылья — и прыгнула вперёд, в свободу.
Шогол-Ву оглянулся, как сумел, но никого не заметил.
Только сейчас, когда вернулась надежда, он почувствовал, как же холодно. Белый холм будто обледенел, и ветер кусал за лицо и плечи острыми зубами. Даже перья нептицы, казалось, сделаны из снега и нет под ними живого тепла.
И больно, как же больно, когда не нужно притворяться, стоять, подняв голову. Когда некому увидеть и услышать.
— Э-ей! — раздалось за спиной.
Кто-то скакал, понукая рогача. Должно быть, нагонял.
Не было сил торопить нептицу, да она и так бежала, как могла. Связанные руки сдавливали ей шею, она хрипло дышала, но несла запятнанного прочь от города, не думая останавливаться.
Вылетела на дорогу. Лапы твёрдо падали на подмёрзшую землю. Позади вразнобой стучали копыта. Рогач не один.
Мешала река. Шогол-Ву привык уходить к ней мыслями, когда это могло быть спасением. Но не сейчас. Сейчас — некстати, но она брала верх.
Уши заливала вода. Глухой шум мешал слышать. Белый речной туман стелился пеленой.
На дороге темнело что-то. Шогол-Ву тряхнул головой, приглядываясь: повозка. И человек рядом, глаза испуганно раскрыты, ладони прижаты к щекам. У ног тело. Стражник… Его убили, не заботясь о том, чтобы спрятать.
Нептица пронеслась мимо, и открытая повозка с грузом, и растерянный мужик, и страж, упавший с рогача неловко, так и застывший в нелепой позе — всё осталось позади.
А стук копыт всё ближе.
— Заходи справа! Уводи их с дороги!..
Знакомый голос. Ашша-Ри.
Они поравнялись с нептицей, два рогача, чёрный и пегий, молодой. Скакали, едва не касаясь крыльев.
Человек — всё лицо в крови — теснил нептицу, и она свернула с удобного вытоптанного тракта.
— Взять его, может? Быстрее будет!
Ашша-Ри привстала, обернулась.
— Нет! Нельзя, нагонят… Веди зверя, ты, знающий мать!.. Куда смотришь, или твои глаза перестали видеть?
Нептице пришлось бежать по чахлому сухому кустарнику, и она не была рада. Пыталась свернуть, прыгала, поджимая лапы. Хилые ветви легко ломались, цеплялись за перья. Рогачи фыркали и храпели, отворачивая морды, когда нептица оказывалась слишком близко.
Впереди стояла роща, полупрозрачная, реденькая. В пору зелёной листвы ещё можно укрыться, но сейчас даже детям тропы не отыскать убежища в такой. Нептица не хотела туда, рванулась, пытаясь уйти в сторону.
— Куда? — воскликнула Ашша-Ри.
Сложенная верёвка свистнула в воздухе, опустилась на белые перья. Нептица вскрикнула и помчалась вперёд, уже не пытаясь свернуть.
Шогол-Ву закрыл глаза, а когда открыл, роща была вокруг. Не роща — упокоище, вот почему деревья росли так редко.
Люди хоронили своих мертвецов, принося саженец, если только смерть выпадала не на холодную пору. Корнем в земле, где спят кости, головой наверху, ближе к ушам богов. Поговаривали, деревья могут доносить слова ушедших, если умеешь слышать.