— Я тоже не верю. Боги не могут спать.
— Ты ещё увидишь, — только и сказала дочь леса. — Ты увидишь! Только будет поздно.
Дальше трудились молча. Уложили тело, притащили второе, засыпали, утоптали. Шогол-Ву перекатил три камня, осторожно перенёс на лопате пласты земли с сухой травой, добавил мха. Догадаться, что место потревожено, можно было, только если приглядеться.
Вернулись к хижине. Дочь леса принесла воды от реки, попыталась смыть кровь. Шогол-Ву выкатил бочку, перевернул и сел снаружи.
Над головой раскинулся холм, затянутый лёгкой пеленой, но светлый. Шептала вода, и ветер ласково касался лица, мягко трепал перья нептицы и тёмные гривы рогачей, привязанных неподалёку. Щебетала птаха, невидимая отсюда. Ей принялась вторить другая.
Двуликий улыбался за тонким одеялом, Четырёхногий легко гнал воды, Пятикрылый утихомирил ветра. Трёхрукий брёл по земле, и разве не ему стоило воздать хвалу, что двое остались живы? Боги были здесь, а дочь леса ошибалась. Боги всегда были рядом.
Птицы умолкли.
— Тихо! — сказал Шогол-Ву.
Дочь леса бросила скрести доски, и стало слышно, как от рощи едет всадник. Он не спешил, придерживал рогача, и хворост еле слышно трещал под копытами.
Запятнанный встал, сжимая нож, и выглянул из-за угла.
Нептица поднялась, встряхнулась. Подошла, толкнула боком, прислушалась — и потрусила к роще.
Это возвращался человек. Он ехал не по пригорку, объезжал кругом, по самому краю. Нептица подбежала к нему, припала на лапы, закружилась, пугая рогача.
— А ну, пошла! — махнул рукой человек. — Но!..
Он разглядел запятнанного и бросил хмуриться. Подстегнув рогача, доскакал до хижины.
— А, друг мой Шогол-Ву, — начал он с улыбкой. — Я верил, что ты справишься с теми двумя. А где они?
— Ты бросил меня.
— Да ладно тебе! Я скатался до Взгорья, посмотрел, что там и как, и вернулся. Если ты ещё не узнал у этой, там Вольд со своими людьми. Вольд Кривой Оскал, брат Свартина, и похоже, последние новости ему доносить не спешат. Сидит там и не думает ехать в Заставу.
— Ты бросил меня.
Человек сполз с рогача и взялся привязывать его рядом с остальными. Как закончил, развернулся.
— Я тебе жизнь спас, из петли вытянул, у тётушки своей устроил, чтобы отлежался. И ты ещё, неблагодарный, меня обвиняешь? После всего?
Он упёр руки в бока.
— Я ведь просил тебя ехать со мной, но нет, ты решил остаться. Сам решил. Уж прости, не время было на колени вставать и упрашивать. Или я силой должен был тебя уводить?
— Ты мог остаться тоже.
— Ну, я верил в тебя. Да брось, всё обошлось, о чём спорить теперь? Я бы…
Тут человек примолк и обернулся. Лицо его вытянулось.
— Кто здесь ещё? — с подозрением спросил он. — Ты чего стоишь так спокойно?
— Мы, звери, она.
— Кто «мы»?
— Ты и я.
— А кто болтал за домом, что за мужики? Только что, голоса…
Он замолчал и прислушался. Шогол-Ву насторожился, но ничего не расслышал.
— Во, во! — вскинул ладонь человек. — Иди, глянь, кто это там!
— Тебе послышалось. Идём вместе, и увидишь сам, здесь никого.
Дочь леса вышла на порог, отряхнула мокрые покрасневшие руки.
— А ты слышала голоса? — обратился к ней человек. — Этого-то били на днях, я боюсь, слух ему отшибло, а ума и до того не было. Ну?
— Я слышала только вас.
— Тьфу, да быть не может!
Не выдержав, человек сорвался с места. Обошёл хижину торопливо и вернулся, задумчиво хмурясь.
— А вот эта тварь не может голоса передразнивать? — указал он на нептицу. — Вот правда, как будто два мужика… А ну, умолкните!
Он застыл, подняв брови, и, наконец, сказал:
— Я слова разобрал. Говорят о награде. Вы чего? Вы правда не слышите?..
Человек поглядел в лица спутников и прочёл на них ответ. Потёр виски, тряхнул головой.
— Ох, Трёхрукий, неужто ты решил отнять у меня разум? Клянусь, последнее дело, а дальше спокойная жизнь, никаких погонь! Честным стану!..
— Ты просто хотел уйти от ответа, — сказал Шогол-Ву.
— Ты думаешь, я брешу, рожа пятнистая? Да я не обязан оправдываться перед таким, как ты, ясно? Уехал и уехал!
Оскалившись, человек зло выплёвывал слова.
— Ваше племя выродков за себя постоять может, а кто дохнет, тот сам заслужил — не так, скажешь? Не этими законами вы живёте?.. Давай, может, припомним с самого начала, сколько раз ты моей шкурой загораживался, вот хоть в реке, а? Молчишь? Вот и молчи!..
Он выкатил бочку, уселся снаружи, отнял у запятнанного нож и вертел в пальцах. Больше не говорил, что слышит голоса, но то и дело дёргался.