Человек пристукнул пальцами по стренге, и она загудела глухо и протяжно.
— Вообрази, у тебя отнимут всё, что составляло твою суть. Долго ты протянешь так, а? Веришь, оно того стоит? Ну, скажи.
Шогол-Ву задумался, легко поглаживая белые перья.
— Мне не нужно заходить в лес, — сказал он. — Это нужно тебе, сын полей. Мне не нужно. Я могу оставить тебя у границ, дальше поведут другие.
Нат изменился в лице. Стоял, усталый, измятый, с чернотой под глазами, пропахший дешёвой брагой и кислым вином. На щеках прорезались горькие складки, которых не скрыла многодневная щетина.
— Ну, переиграл ты меня, — сказал он, отводя взгляд и пожимая плечами. — И верно, незачем тебе со мной тащиться. Это я вот… это мне конец, а ты ещё выкрутиться можешь. Что, и бросишь меня после того, как я тебе жизнь спас?
— И я спасал твою.
— Да, а теперь на смерть ведёшь! Не понимаешь разве, не оставят меня спокойно жить. Доведут, а там насядут — отдай да отдай камень. Веришь, я долго протяну? Не готов я!
Они ещё постояли молча.
Нептица повернула голову, разглядела стренгу, клюнула. Стренга заныла, и нептица клюнула снова. Человек дёрнул ремень, убирая инструмент под мышку.
— Кыш, не порти! Одна ведь радость мне и осталась… А женщины где? Не пошли с тобой?
— Ждут у моста. Если не вернёмся до сумерек, уйдут без нас.
— Спешат куда-то, что ли?
— Стражи Запретного леса идут за мертвецами. Таким, как тётушка Галь, нельзя оставаться за пределами границ.
— А… Эх, если б знал я, обошёл её дом стороной…
Они помолчали ещё, и молчание тяжелело и давило. Каждому было что сказать, но всё было ясно и без слов.
Тут от дороги послышались голоса. Двое вели рогачей и спорили, и человек обернулся с надеждой. Свернули во двор.
— Да кто же так делает, а? Кто так привязывает? Ты же мне всё полотно измял!
— Не нравится, сам на горбу тащи. Сказано ж, лишней телеги нет. Чё ты на Сьёрлиг-то с полотном попёрся, кто надоумил?
Рогачи выступили из тумана, шагая устало и осторожно. Вскинули головы, завидев воду и сено, и пошли уже бодрее. В поводу их вёл мужик в латаной-перелатаной одежонке, немытый, обросший, с испачканными грязью коленями. Хозяин рогачей суетился сбоку, придерживая мешки, наспех связанные между собой и переброшенные через тёмные взмокшие спины.
— Упустишь, упустишь, стой! — завопил он и метнулся, оскальзываясь, перед носом рогачей, чтобы успеть на ту сторону.
Мужик замер с недовольным лицом. Рогачи всхрапнули, мотая головами: их манило сено, и они не хотели стоять. Мешок всё-таки сполз, таща за собой другой, и оба тяжело упали в грязь. Человек застыл с протянутыми руками.
— Просил же, стой, — с досадой сказал он. — Вот опять!
Его спутник дёрнул повод, рогачи пошли, и тяжёлое копыто опустилось на мешок, вдавливая в раскисшую землю. Мешок хлюпнул, напитываясь бурой влагой.
— Ох, что делаешь! — вскричал торговец и дёрнул груз из-под копыта. Грубая ткань затрещала.
— Ну, сам таскай, если всем недоволен, — сердито ответил мужик, бросил повод, сплюнул и зашагал через двор к дому.
Торговец поглядел ему вслед растерянно, выпятив губу, прижимая к груди испачканный жидкой грязью мешок. Второй, связанный с первым, болтался ниже, и с него текло.
— Я же заплатил вам! Куда ты?..
Но мужик не обернулся, и дверью хлопнул так, что стало ясно: разговор продолжать не хочет. Тем временем рогачи побрели к сену — осторожно, косясь на хозяина, но с каждым шагом смелея.
Нат присвистнул.
— Э-эй, Йокель! — окликнул он. — Помощь нужна?
Торговец обернулся с надеждой и расцвёл улыбкой, лишь теперь заметив двоих, что стояли поодаль, на углу.
— Нат! Я думал, ты людей ко мне отправил, а сам ушёл, ждать не стал.
— Да вот, друга встретил…
Йокель пригляделся, и улыбка его медленно растаяла. Видно, вспомнил.
— Друга? — неуверенно спросил он и кивнул запятнанному. — Да улыбнётся тебе Двуликий…
— Поможем, а? — понизив голос, сказал Нат. — Жалко его, дурня такого, да и заплатит, а раковины нам не лишние.
— Я думал, мы вернёмся до сумерек…
— Ну что тебе стоит? Только одну ночь, молю! Может, стянут у меня этот камень проклятый, так я сам готов вора на руках до леса тащить. Останемся тут до утра, а? Я прям чую, Трёхрукий улыбнётся. А до сумерек к мосту нам всё одно не поспеть.
И он посмотрел с надеждой, обмануть которую не посмел бы даже каменный истукан.
— Одна ночь, — сказал Шогол-Ву. — Получится или нет, на рассвете уйдём. Если надумаешь сбежать…