— А в чем дело, Сикард? — спросил Лорис. — Тебе что, трудно такое вынести? Но этот человек — еретик!
— Ну, так сожги его, и дело с концом!
— Сначала я должен добиться от него признания.
Фыркнув, Сикард взял вложенный в ножны меч, который подал ему оруженосец, и прикрепил его к крючку на своем поясе, а затем коротким кивком отпустил оруженосца.
— Послушай меня, архиепископ, — сказал он, когда юноша вышел из шатра. — Ты можешь знать все о спасении душ, но я знаю кое-что о спасении жизней.
— Я сейчас вижу только одну жизнь, готовую прерваться, — возразил Лорис. — И какое имеет значение, сгорит это тело прямо сейчас или попозже вечером?
— Это имеет значение, потому что вокруг этого шатра стоит вся меарская армия, — сказал Сикард. — Моя супруга — моя королева — доверила ее мне, чтобы я добился победы для Меары. Люди Маклайна могли убежать, могли растеряться ненадолго, но они вовсе не глупцы. Они знают, где мы, и они знают, что их герцог — у нас. Дай им время, и они попытаются спасти его, даже если у них не будет ни малейшей надежды на успех.
— Если у них нет ни малейшей надежды на успех, то из-за чего ты так волнуешься? — поинтересовался Лорис — тебе не хватает веры!
— У меня ее прибавится, когда я узнаю, где находится Келсон со своей армией.
— Мы отыщем их.
— Да, но когда? — Сикард стукнул затянутым в латную рукавицу кулаком по своему боку, и металл громко звякнул; при этом он всмотрелся в лежавшего неподвижно Дункана. — Почему он не уступает? Это зелье Дерини вроде бы должно было заставить его говорить, а?
— Его воля чрезвычайно сильна, милорд, — пробормотал Торопи. — Иногда одного наркотика бывает и недостаточно. Но он скажет нам все, что мы хотим узнать.
— Легко утверждать, монсиньор. Но кое-какие его ответы нужны мне прямо сейчас.
— Тогда я применю более убедительные методы, — предложил Горони.
— Ну да, с точно такими же результатами.
— Вы сомневаетесь в возможностях моих методов, милорд?
Сикард уперся кулаками в бедра, выражая этим жестом отвращение, и отвернулся от Горони.
— Мне не нравится, когда мучают священника, — пробормотал он.
— О, ну да, казнить священников — это совсем другое дело, не так ли? — вмешался Лорис, заговорив елейным тоном. — Скажите-ка мне, вы не припоминаете, подвергался ли пытке и мучениям некий Генри Истелин, прежде чем его казнили?
Мгновенно рассвирепевший Сикард обернулся к нему и с видом уверенности в собственной правоте заявил:
— Генри Истелин был повешен, четвертован и колесован за то, что он, в своей бесконечной гордыне, предал Меару! Но он был казнен как светский человек, и его приговор не коснулся его священного сана как служителя божьего и как епископа.
Лорис позволил себе язвительную усмешку.
— Тогда, учитывая светское положение Маклайна как герцога Кассана и графа Кирнийского, он, будучи военнопленным, обладающим ценными сведениями, должен быть подвергнут пытке, так как нам эти сведения необходимы, — пояснил он. — К тому же, насколько я в этом разбираюсь, он теперь даже не рядовой священник, и уж тем более не епископ.
— Ты знаешь, что я не могу спорить с тобой о священных канонах и уложениях, — проворчал Сикард. — Я не знаю, почему епископ становится епископом, в церковном смысле. Но вот это я знаю точно: священник всегда остается священником! Когда на него возлагают духовный сан, его руки освящают для того, чтобы он вправе был держать тело нашего покровителя, Господа. А ты что сделал с его руками, посмотри!
— Это руки Дерини! — прошипел Лорис. — Это руки, которые оскорбляют благословенные Святые дары каждый раз, когда он осмеливается служить мессу! И не смей читать нотации мне — о том, как следует обращаться с Дерини, Сикард!
Дункан, плававший в лихорадке на грани сознания и беспамятства, застонал довольно громко, когда Лорис, ставя точку своим словам, резко ударил хлыстом по и без того уже иссеченной груди пленника. Боль заставила тело епископа выгнуться дугой, он смутно ощутил прокатившиеся по нему волны жара, потом чудовищного холода…