— Это неважно, — прошептала Джехана, так тихо, что Арилан едва расслышал ее слова. — Я все равно не могу молиться в базилике. Да и вообще все это сплошная фальшь и притворство. Бог не станет меня слушать. Я — воплощенное зло.
— Вот как? — Он слегка склонил голову набок и внимательнее всмотрелся в Джехану, теперь уже уверенный в том, что именно из-за участия в событиях предыдущего дня она впала в столь сильную депрессию. — Но почему вы так говорите?
Подавив короткое рыдание, королева селя на пятки, прижав к лицу бледные, бескровные пальцы.
— Ох, Боже, хоть вы-то не насмехайтесь надо мной, ваше святейшество, — воскликнула она, — Вы же не могли забыть, что я собой представляю. И вчера я… я…
— Вчера вы спасли принца-регента от самой ужасной из угроз, — ровным, спокойным тоном произнес епископ Арилан. — Я только что разговаривал с ним. Он очень вам благодарен.
— Благодарен, потому что я раскрыла заговор, используя свои проклятые силы? — возразила Джехана. — О, да, это весьма похоже на того Нигеля, каким он стал в последнее время. Он слишком много времени проводит среди Дерини, и он не способен видеть опасность. Разве может его тревожить то, что я погубила свою бессмертную душу, спасая его смертную плоть? Он брат моего супруга, и я не могла не предупредить его, раз уж мне это стало известно, но… но…
— Но вы боитесь, что в использовании тех сил, которые даровал вам Господь, даже по такому благому поводу, есть что-то подозрительное? — предположил Арилан.
Она посмотрела на него куда более внимательно, и в ее заплаканных глазах светились неуверенность и изумление.
— Как можете вы, епископ, вообще предполагать, что Господь может иметь к этому хоть какое-то отношение?!
Он мягко улыбнулся и не спеша уселся на одну из стоявших перед алтарем скамеечек, рядом с Джеханой, и аккуратно сложил руки на коленях.
— Позвольте мне вместо ответа задать вам вопрос, дочь моя, — сказал он. — Если некоему человеку дарована необычайно большая физическая сила, и этот человек однажды увидел, что его друг заснул на самом краю пропасти, и спас его благодаря своей силе, просто унеся его подальше, в безопасное место, — что вы на это скажете? Что ему не следовало этого делать?
— Нет, но это же…
— Разве вы не обвинили бы его в жестокости и нерадивости, если бы он не поступил так?
— Конечно, но только…
— А вот еще пример, — продолжил Арилан. — Некоего невинного человека судят, и приговор может оказаться смертельным, — однако этот человек обвинен другим, желающим причинить ему зло. Королевскому судье доложено о некоем очевидце, могущем доказать полную невиновность обвиняемого. Но этот очевидец — некий сборщик налогов, — будучи честным и старательным работником, тем не менее презираем людьми. Однако разве судья должен из-за этого отказаться выслушать его свидетельские показания, отказаться узнать правду и отказаться от оправдания невиновного?
— Вы хотите сказать, что Дерини — честные и усердные труженики?
— Некоторые из них — безусловно, да. Но ведь это лишь притча, миледи, иносказание, — с улыбкой ответил Арилан. — Более того. Если некая женщина узнает о существовании заговора против совершенно ни в чем не повинного человека, но при этом она всегда верила, что источник ее знаний — дурной, хотя и весьма надежный, — разве не должна она, несмотря на свою уверенность, все же предостеречь того, кому угрожают заговорщики, и таким образом спасти невинную жизнь?
— В ваших устах все звучит так понятно и просто, так логично! Но ведь это не одно и то же! — возразила королева, и ее глаза наполнились слезами. — Епископ Арилан, вы просто не знаете, как я страдаю из-за этого знания… как страстно я желаю стать такой же, как все простые смертные… Как мне объяснить вам?!
Все так же улыбаясь и сочувственно кивая головой, Арилан стремительно бросил нить своего сознания за дверь, чтобы наверняка убедиться в том, что они с королевой одни и никто не подслушает их и не ворвется в неподходящий момент.
— Ох, поверьте, я понимаю, дитя мое, — очень мягко сказал он, полностью опуская все свои защитные поля, — и тут же вокруг него заклубился серебристый свет его ауры.
Королева Джехана, задохнувшись, уставилась на него, онемев от потрясения, а он не спеша поднял руки к груди, сложил ладони чашей… и создал маленький ручной огонек — холодный, серебристый шарик света, уютно устроившийся в его ладонях и бросавший яркий блистающий свет на лицо епископа, — свет падал на черты Арилана снизу, делая их как-то по особому отчетливыми и немного непривычными…