— Если замерз, пробегись немного, согреешься, — посоветовал отец.
Сам он уже раза два спрыгивал с саней и бежал рядом. Степе не хотелось даже шевелиться, все тело сковала какая-то тяжелая лень. Лошадь шла быстро, наверно, торопилась в теплую конюшню. Наконец лес расступился, и они выехали к Бездне. Четыре двора маленького поселка, открывшиеся вдруг среди однообразной снежной белизны, были похожи на нарисованную на огромном листе белой бумаги картинку.
Степа откинул от лица воротник чепана и посмотрел на свою избу. В безветренном воздухе над ней висел огромный столб белого дыма.
— У нас топят! — удивленно воскликнул он.
— Да, подтопок... Без тебя осенью сложили.
Отец повел лошадь ко двору, который теперь находился рядом с сараем. Прошлой осенью, вернувшись с Волги, Дмитрий все же успел до зимы соорудить двор, срубил бревенчатую конюшню и сделал теплое стойло для коровы.
Степа хотел помочь отцу отпрячь лошадь, но не смог — руки его совсем застыли.
— Беги домой да забирайся на печь, — сказал тот.
Ноги тоже одеревенели. Степа шел на них, как на ходулях.
Из сеней показалась мать, улыбаясь, пошла навстречу Степе, порывисто обняла его, прижалась губами к холодной щеке.
— Сыночек мой, родненький, совсем замерз. Иди скорее в избу, — ласково сказала она.
Изба почему-то показалась Степе непривычно тесной. Он огляделся. Подтопок в простенке между передними окнами отгородил предпечье от остальной избы. От подтопка с братишкой Илькой на руках поднялась раскрасневшаяся Фима. Она посадила малыша на тулуп и подошла к Степе, помогла ему освободиться от длинного чепана и, взяв продрогшие руки в свои теплые ладони, принялась их растирать.
— Садись на лавку, братец, разую тебя.
— Я и сам разуюсь, вот только руки надо немного погреть, — сказал Степа.
— У огня сейчас нельзя их греть, будут ломить. Я их лучше погрею руками, — сказала Фима. — Почему не хочешь, чтобы я тебя разула? Может, мне приятно.
— Коли приятно, разувай, — Степа слегка стеснялся.
Он сел на длинную лавку. Фима опустилась перед ним на колени и, с улыбкой поглядывая на брата, быстро размотала оборы лаптей. Степа обнял ее горячую шею. На груди у нее позвякивали низки стеклянных бус.
В избу с клубами холодного пара вошли Дмитрий с Марьей. С собой они внесли конскую упряжь. Зимой ее не оставляют во дворе; перемерзнет, тогда в нее не запрячь...
В теплой избе Степа и не заметил, как согрелся. К рождеству мать настряпала пирогов. Степа отведал пироги и с творогом, и с кашей, и с капустой. Уж и наелся он!
— Чем же тебя еще угостить? — спросила Марья, обрадованная, что сын дома.
— Свари, мама, к завтрему кулагу.
— Вай, мама, обязательно свари! — поддержала брата Фима.
— Знать, бабушка тебя не кормила кулагой? — спросила Марья. Степа повел плечами:
— Кормила, да ведь у них там много охотников до кулаги. Как соберутся вокруг горшка, не протиснешься.
Он вышел из-за стола и направился в сени. Здесь на полке лежали фигурки лошадей и коров, вылепленные им из глины. Но они почти совсем развалились — в избу Степа принес груду мерзлых, потрескавшихся кусков глины.
— И с ученьем не забыл свои игрушки, — заметила мать.
— Хочу вылепить настоящего верблюда и показать дяде Охрему. А то он и не знает, что они не похожи на лошадей.
— Сам-то откуда знаешь, какие бывают настоящие верблюды? — спросила мать.
— Теперь-то знаю. Учитель показал в большой книге всех зверей, какие есть на свете.
Он сидел на краю печи и поджидал, когда оттает разложенная на горячих кирпичах глина, и вдруг вспомнил:
— Мама, а где же Волкодав?! — почти крикнул он.
— Волкодава твоего, сынок, волки загрызли, — сказала Марья. — Подходили к самому нашему крыльцу. Он только выскочил, тут его и сцапали.
Степа загрустил. Жаль было Волкодава. Но что тут можно сделать? Собаки-то уж нет... Степа попробовал глину, она оттаяла, но была очень сухая, пришлось смочить ее теплой водой. Верблюда он будет лепить по памяти. Рисунок, который он сделал в квартире учителя, потерялся. Разве в доме Самаркиных что-нибудь уцелеет, Володька небось припрятал.
В избе тихо, отец и мать после обеда легли отдохнуть. Фима ушла к Кудажам. У них есть девочки, правда, поменьше ее, но все же подруги. Степа любит тишину в избе, ему тогда кажется, что он один, и ему никто не мешает. В избе у Самаркиных никогда не бывает тихо, разве только когда все лягут спать. Что ни говори, а дома все же лучше.
Вылепив верблюда, Степа поставил его на край печи, спустился на пол и отошел в сторону, чтобы лучше рассмотреть, как у него получилось. К его фигурке подошла кошка и принялась ее обнюхивать. Степе вспомнился из книги учителя один зверь, очень похожий на кошку, только гораздо больше. «Погоди, как же его называют?» — подумал он, напрягая память.