— Чего же ты делаешь?
— Лучину щеплю, — буркнул Степа.
Фима засмеялась. Она была смешлива.
— Давай я буду месить, мне это сподручнее, — сказала она.
Степа отдал глину сестре. Фима смочила ее теплой водой, помесила немного, опять смочила, и глина сделалась настолько жидкой, что стала течь между пальцев.
— Чего теперь можно из нее слепить? — обиделся Степа и отнял у сестры глину.
— Блины можно печь, — смеясь, ответила та.
Степе показалось, что она нарочно испортила глину, он кое-как скомкал ее и со злостью запустил в сестру, испачкав ей белую рубаху. Фима заплакала. Марья схватила мешалку и надавала им обоим. Степе — за озорство, а Фиме — чтобы не связывалась с младшим.
На крещение Нефедовы завтракали поздно. Марья в этот день с топкой печи не спешила: праздник, можно подольше поспать. Едва все встали из-за стола, к ним зашли Охрем с Васеной. Вошли как-то странно, не поздоровались, не помолились, встали молча у двери. Дмитрий с Марьей переглянулись.
— Так и будете стоять у порога? — спросила Марья.
— Уж и не знаю, что делать, все поджилки мои трясутся, — отозвалась Васена.
— Что же случилось? — допытывалась Марья.
— Да уж случилось... Вот Охрем расскажет, — сказала Васена.
Охрем тер жесткой ладонью лицо и, вопреки обыкновению, с рассказом не спешил.
— Так что же за беда у вас? — обратился к Охрему Дмитрий.
— Не знаю, с чего начать... Был это я сегодня утром в лесу, — неторопливо заговорил Охрем.
— Сколько ему долбила, не шляйся по лесу, до добра твое шатанье не доведет, не слушался меня, — перебила его Васена.
— Так, понимаешь, сидит он, прислонившись спиной к межевому столбу на лесосеке, — продолжал Охрем.
— Кто сидит? — спросил Дмитрий.
— Человек.
— Какой человек? — испуганно спросила Марья.
Охрем пожал плечами.
— Кто его знает. Должно быть, замерз.
— А может, убили? — предположила Васена.
— Возле убитого на снегу была бы кровь, крови не видно, — неуверенно сказал Охрем.
— Ты к нему близко подходил? — спросил Дмитрий.
— Слишком близко не подходил, побоялся.
— Он, может быть, живой, надо было подойти к нему, поглядеть, — сказала Марья.
— Побоялся, — признался Охрем. Он посмотрел по сторонам и спросил нерешительно: — Что теперь делать?
Все помолчали.
— Пойти туда надо, может, не замерз, еще жив, — неуверенно проговорила Марья.
— Иди, попробуй, после затаскают по судам да по начальству, век не отделаешься, — сказала Васена и вздохнула. — И сейчас еще кто знает, что будет.
Дмитрий встал и потянулся к висящей над коником шубе.
— Что будет, то будет, а пойти посмотреть его надо.
— А может, сначала съездим в Алатырь, доведем до начальства, а после уж... — неуверенно произнес Охрем.
— Знамо, сперва съездите в Алатырь, — поддержала Васена мужа.
Дмитрий в нерешительности остановился.
— Коли такое дело, идите не одни, возьмите с собой стариков Назара и Кудажа, — сказала Марья.
— Человек тот далеко? — спросил Дмитрий Охрема.
— Версты две, пожалуй, будет, по алтышевской дороге.
Дмитрий взял с пола хомут, седелку, вожжи и вышел запрягать лошадь. Вскоре за ним вышел и Охрем.
— Это какой-нибудь нищий, на праздники их много ходит, — тихо сказала Марья.
Васена тяжело вздохнула.
— Кто бы он ни был, а забота свалилась на наши головы...
Фима накинула на плечи овчинную шубу и выбежала во двор. Степа сидел у стола и испуганно смотрел на взрослых. Степа хорошо знал столбик, у которого сидел замерзший человек, почти у дороги. В этом месте дорога немного изгибается, и если ездок прозевает, обязательно зацепится за него осью.
Вскоре вернулась Фима. Она сказала, что сейчас была у Кудажей и что старик Кудаж отказался ехать с отцом к тому человеку, который замерз в лесу. Не поехали с ними и Назаровы.
— Отец с дядей Охремом отправились вдвоем, — заключила она свой рассказ.
— Отчего же не поехали?! — удивилась Марья.
— Кудаж-старик сказал, что у него не две головы. Если бы было две головы, то поехал бы.
Марья притихла. Может, действительно не следовало бы посылать Дмитрия. Как знать, чем все это кончится.
— У наших, знать, по две головы, — невесело сказала Васена.
— Ты уж, Васена, до возвращения мужиков не уходи, — сказала Марья.
— Не уйду, какое там уходить. Без Охрема боюсь и к дому подойти, стоит передо мной замерзший человек... Девчонок давеча отвела к Кудажам, своя изба у нас холодная...
— Вся семья Кудажей сидит в избе, никто не выходит даже во двор, боятся замерзшего человека, — сказала Фима.
Все замолчали. Так молча и просидели до возвращения Дмитрия и Охрема.